Теперь они меня и этим будут гасить!
— Наша вина, не спорю, — спокойно, почти беспечно сказал Котелков. Все ошибаются. — Кстати, а что это за история с китайцами?
— Какими китайцами?!
— О которых ты упомянул на одной из встреч. Пиночета тебе зря навязали, я проверил, а вот насчет опыта Китая у тебя была одна оговорка, насчет того, как там все пенсии отменили. «Уж не знаю, назвать ли это положительным опытом китайских реформаторов или нет». Я это к тому говорю, что ошибаются все.
Савушкин его не слушал. Он принял и явно не мало. Он просто орал.
— Во что ты меня втравил? Почему меня не послушался? Была бы чистая кампания, ничего бы этого не было. А теперь меня просто в г.вне искупают. А тут еще эта баба!
— Иван Дмитрич, — столь же спокойно сказал Котелков, — но бабе ты сам двинул по мордасам. Или нет?
Вот тут Савушкин сорвался по полной.
— А где были твои аналитики?! Почему не предупредили? — («предупреждали», — вставил Котелков). — Вы меня подставили! Вы! Видел ваши замеры — где мой рейтинг?! На вас все деньги потрачу и весь город ржать будет.
— Иван Дмитрич…
— Все! Вон! Разрываю контракт!
***
Котелков вошел в штаб привычной, уверенной походкой. Там были те же, только еще Любовь Ивановна.
— Что там стряслось? — подскочила Елкова.
— Чемоданы паковать? — спросил Капитан.
— Зачем? — Искренне удивился Котелков. У клиента легкая депрессия, с кем не бывает.
— Что же такое тяжелая депрессия? — искренне спросил Игорь Вилорович, только что вышедший из кабинета особых совещаний.
— Тяжелая депрессия… Это… Как бы объяснить, — сказал Гречин. — Помню, мы работали в Саратове, на кандидата Димочкина. Так вот, на мой день рожденья, коллеги сделали газетку, а там — поздравленье от имени кандидата. Сочинили, конечно, но стиль кандидата был выдержан. Суть сводилась к тому, что в случае поражения, технологам полагается покинуть офис через окно, а господину имениннику, в знак особой признательности, тоже через окно, но спустившись этажом ниже. Для сведения: офис был на двенадцатом этаже. Представляете, что такое тяжелая депрессия у такого клиента?
— Что же мы будем делать?
— Любовь Ивановна, — сказал Котелков, глядя ей прямо в глаза, своим мягким, успокаивающим взглядом. — Вы должны сейчас поехать к Ване и просто его утешить. Не надо говорить ему, прав он или не прав. Говорите, что он хороший и все будет хорошо. Говорите уверенно — все это правда. Поезжайте быстрее, пока он не поехал к жене. Все что я знаю о его семье, там он утешения не получит.
— Не поедет, — сказала Любовь Ивановна (в глазах — слезинки). Она у него куколка, ну, вы, наверное, сами видели. Все накручивала его, чтобы на выборы не ходил. «Ну что, — говорит тебе еще нужно, — зачем тебе город?»
— А он?
— Со всем соглашался, но все равно пошел. Так он с ней во всем остальном. Она же не хотела, и чтобы он в город возвращался — тебя, же здесь съедят или просто убьют. «Хорошо, хорошо». А в итоге все по своему, любит и не слушает.
— Настоящий мужик, — сказал Гречин.
— Потому и сорвался, — сказал Котелков.
Все замолчали. Наступившая тишина показалась странной и все поняли почему: прекратился стук клавиш Олега. Через несколько секунд, на пороге показался он сам.
— Владимир Геннадьевич, — сказал он, — все готово. Даже с дополнением.
— Каким? — спросил удивленный Куклинс.
— Письмо впервые голосующему, написано в двух вариантах. Уж, извините, иначе не смог, иначе голова поехала бы кругом.
Обращение к впервые голосующему.
Уважаемый Вася Пупкин!
Тебе исполнилось 18 лет и ты впервые в жизни получил право придти на избирательный участок, чтобы засунуть бюллетень в щель избирательной урны.
Могу заверить тебя: это очень приятно. Это так же приятно, как и аналогичное событие в твоей жизни, которое, надеюсь, в ней уже произошло.
Не торопись засунуть. Помни, без предварительных размышлений, поглаживания бюллетеня, разглядывания его, сам процесс засовывания будет не таким приятным. Тебе будет предоставлена возможность уединиться в кабине для голосования, где в интимной обстановке принять окончательное решение, в чью пользу ты намерен засунуть.
Перед входом на избирательный участок тебе могут встретиться извращенцы, которые будут подсказывать тебе, ради кого ты должен засунуть. Тебе могут предложить отдать им бюллетень. Не поддавайся на уговоры, это твоя личная радость и ее не надо делить неизвестно с кем.
Дорогой Вася Пупкин. Я помню те времена, когда каждому юноше предлагали только одну политическую позицию, а все остальное считалось развратом и преследовалось в уголовном порядке; фригидные же тетки утверждали, что политики у нас нет. Эти времена прошли. Ты сам выбираешь за кого засунуть. Так иди же смело и суй.
Это была коллективная истерика. Олег сам не понял что случилось с людьми. Гречин свалился на диван. Владимир Галактионович держался за живот. Гулин извивался в конвульсиях, схватившись за стол. Елкова прыгала в кресле. Капитан корчился, не вынимая трубки изо рта. Куклинс беспрерывно хихикал. Котелков ухмылялся во весь рот.
Истерический смех продолжался минут пять. Никто не заметил, как открылась дверь, и на пороге появился Савушкин. Как и во время прошлого визита, в правой руке у него был пакет с фруктами, а в левой — бутылка коньяка.
— Вот, заехал на прощальный ужин.
Савушкин, не меньше Олега удивился реакции на свои слова. Все повалились опять.
Первым пришел в себя Владимир Галактионович. Он, откашлявшись подошел к Савушкину и сказал:
— Извини, Ваня. Просто, люди много работали и мало спали. Вот и смеемся непроизвольно.
— А чего извиняться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91