Как-то во время одного из визитов к нам на дачу Курчатов посетовал на то, что отцу все больше приходится заниматься научными проблемами, принимать ответственные решения. А ведь для этого требуются глубокие знания, и не только специальные. Необходимо проникновение в кухню ученых, сказал он, и тут же предложил свои услуги в качестве консультанта по науке. Видно было, что это не экспромт, а хорошо продуманная, выношенная идея.
Отец не любил, когда ему что-либо навязывали. А особенно навязывались. Я ожидал вежливого отказа. Однако все произошло иначе. Какое-то время отец молчал, видимо, обдумывая ответ, а потом заявил, что Курчатов попал в точку. Он и сам давно раздумывал на эту тему и не раз вспоминал Игоря Васильевича. По словам отца, его останавливали два обстоятельства: Курчатов - это вся наша атомная программа, а это дело упускать никак нельзя. Кроме того, Игорь Васильевич - ученый, академик, а роль консультанта - чиновничья.
"Я думал об этом, - возразил тогда Курчатов, - и предложил консультировать на общественных началах. - Он улыбнулся. - Бесплатно, продолжая работать в своем институте".
К сожалению, судьбе было угодно распорядиться иначе. После отдыха Курчатов не вернулся. Он скоропостижно скончался. Отцу сообщили это печальное известие на дачу по телефону. Он распорядился об организации похорон на Красной площади и, положив трубку, задумчиво проговорил:
- Отличный был человек. Жаль, что не удалось вместе поработать. Очень я рассчитывал на него...
Фантазия в таких делах - вещь ненадежная. Но мне кажется, что, осуществись этот план, и Лысенко стало бы очень трудно, а скорее, и невозможно дурачить отца дальше. Теперь же на пути у него препятствий не было.
Я же продолжал упорствовать. Чаще один, иногда вместе с сестрой Радой* пытался донести до отца правду, но мы неизменно наталкивались на глухую стену непонимания.
Последнее столкновение произошло летом 1964 года. Я его очень хорошо запомнил. Был теплый вечер. Мы на даче сидели на террасе, выходившей на Москву-реку. На небольшом плетеном столике отец разложил бумаги. Вид у него был усталый. Вокруг (каждый со своим делом) разместились Рада, я и Алексей Иванович Аджубей. Такое совместное сидение было делом обычным. Внезапно оторвавшись от лежащей перед ним папки, отец, ни к кому особенно не обращаясь, произнес какую-то фразу о достижениях Лысенко и кознях антинаучных идеалистов "вейсманистов-морганистов".
Мы толком не поняли, к чему он сказал это, но не ответить не могли. Рада и я стали осторожно доказывать, что генетика - такая же наука, как и другие, никакого идеализма в ней нет. Тезис же Лысенко, что гена никто не видел, абсурд. Атом тоже никто не видел, а атомная бомба есть. Этот довод казался мне несокрушимым. Изредка вставлял слово Алексей Иванович.
Разговор очень рассердил отца. Хотя дома он никогда не кричал, не ругался и голоса не повышал, сейчас же распалился и повторял в повышенных тонах свои старые аргументы: нас-де используют нехорошие люди в своих целях, а мы, не зная дела, повторяем чужие слова. Наконец он окончательно вышел из себя и заявил, что не потерпит носителей чуждой идеологии в своем доме, а если мы будем придерживаться ее, то чтоб мы не смели попадаться ему на глаза. Словом, получился скандал. Вместо прогулки, рассерженные и расстроенные, мы разошлись по своим углам. Рада с мужем уехали домой.
Что же произошло? Оказывается, перед самым отъездом с работы к отцу пришли "специалисты" по сельскому хозяйству. Они принесли ворох жалоб на "идеалистов", не дающих жить и работать "настоящим" ученым, а особенно Трофиму Денисовичу. Не забыли упомянуть нас: мол, подпевают им и Рада с Сергеем, не со зла, конечно, а по недомыслию...
За последнее время кое-кто из окружения отца специально выбирал время, когда он особенно уставал, и выливал ушат помоев на идеологических "перерожденцев", сбивающих страну с пути истинного. Эти ловкачи не без основания рассчитывали вызвать раздражение, бурную реакцию отца, которую тут же можно было соответствующим образом использовать. В случае, о котором идет речь, отец был слишком утомлен для немедленной реакции, и потому только молча выслушал и расстроенный уехал домой. Весь вечер все это копилось, кипело и в результате выплеснулось на нас. Утром о вечернем инциденте не вспоминали. Отец, видимо, стыдился своей несдержанности, но цели своей Трофим Денисович достиг. Надолго были перекрыты любые наши попытки втянуть отца в разговор о генетике, а после октября спор потерял практический смысл.
В последующие годы я не заговаривал с отцом о Лысенко, не желая доставлять ему лишние неприятности, поскольку теперь его точка зрения ни на что не могла повлиять. Тем не менее он, видимо, не стал менять ее в корне. Иногда гости задавали ему этот неудобный вопрос, и он, правда, без особого запала, не ругая уже "вейсманистов-морганистов", защищал Лысенко как практика, много сделавшего для нашего сельского хозяйства.
...Вернусь к февральскому Пленуму 1964 года. Кроме доклада министра сельского хозяйства, было выслушано еще множество содокладов по различным аспектам, связанным с ведением сельского хозяйства. Выступал на Пленуме и отец.
Многих свидетелей уже нет в живых, но, если собрать воедино крупицы информации от разных людей, так или иначе причастных к событиям того периода, можно с уверенностью сказать: в период января-марта 1964 года в Секретариате ЦК сформировалась оппозиция Хрущеву, в которой объединились Подгорный, Брежнев, Полянский и Шелепин. Цели этих людей окончательно ясны не были, роли, видимо, не распределены, но работа началась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24