.. Глупый! Не пущу я тебя никуда! Мой... ты!
Василий Грязной начисто раскрыл свою душу перед братом Григорием.
Караульная изба в Котлах. Ночь, мороз, тоска, а он жалобно, не своим голосом, бубнит:
- Полюбилась она мне с давних пор... И ни еда, ни питье не идут в горло... Не угощай меня, брат, не томи... Хушь бы руки мне наложить на себя, разнесчастного...
Григорий старше Василия на семь лет. Степенный, черноглазый бородач. Ему смешно слушать эти речи брата.
- Эх, молодчик! К лицу ли тебе, царскому слуге, нюни распускать? Добывай счастье своей рукой...
- Да как же так? Венчанный ведь я на Феоктисте, бог ее прости!.. Не люба она мне. Не хочу я ее. Засушит она меня.
- Ну, какая тут беда! Мало ль ныне чудес между венчанными... Возьми да и напусти на нее потворенную бабу...* Пущай на грех ее, Феоктисту, наведет... А посля того - в монастырь ее... грехи замаливать.
_______________
* Сводня, сваха и т. п.
- Эх, брат! - тяжело вздохнул Василий, растрепав свои черные, как смоль, кудри.
- Ну, чего вздыхаешь? Аль не дело я говорю?
- Это одно. А другое того хуже...
Григорий с удивлением посмотрел на брата.
- Ну, чего еще хуже? Аль перед царем провинился?
- Не угадал, братец... Пропала моя головушка!
- Да ну, не тяни, сказывай, што еще у тебя? - всполошился Григорий.
Немного помолчав, совершенно раскиснувший Василий робко промолвил:
- Та, о которой страдаю я, из головы у меня не выходит. Монахиня она...
- Ого!.. - задумчиво протянул Григорий. - Дело суматошное... Худо, брат, худо. Опять блажить начал.
- То-то и оно! Не избыть мне моего горя-гореванного... Видать, уж конец мне пришел...
- Буде, щипаный ус! Негоже. Небось, горе - не море: выпьешь до дна, охнешь, да не издохнешь... Тебе еще жить, да гулять, да грешить вдосталь на роду написано.
- Так што же мне делать? Научи!
- Беда - ум родит... Вывертывайся сам, а я помогу...
Василий оживился, вскочил с места, крепко сжал рукоять сабли.
- Давно бы так, - добродушно ухмыльнулся брат. - Далеко ль та монахиня? Да и кто она?
- Не догадался? Григорьюшка, братец, подумай-ка! Может, вспомнишь? Я тебе сказывал о ней.
- Не колычевская ли блудница?..
Василий побелел от гнева.
- Нет, Григорий! Она - святая, подобная ангелу. Не изрыгай хулу, не видя ее. Не блудница она.
Щеки его покрылись густым румянцем.
- Она ни в чем неповинна, не охотою ушла она и в монастырь, а заточил ее царь-государь батюшка.
- Не беда. Государю батюшке не до нее. Война.
- Ну, так присоветуй же мне, што теперь делать?
Григорий задумался. После продолжительного молчанья он спросил:
- Далече ли тот монастырь?..
- В глухих раменях Устюженской земли...
- Эге! Далече, - покачал головою Григорий. - Путь, как говорится, мерила старуха клюкой, да и махнула рукой... А выручать надо. За грехи свои на том свете распокаемся... А докудова поблудим малость.
- Говори же скорее... чего придумал? - нетерпеливо, вскочив с места, в отчаяньи крикнул Василий.
- Скоро сказка, братец мой, сказывается, да не скоро дело делается... Садись-ка лучше да слушай... Не торопись. Исподволь и ольху согнешь, а вдруг - ель переломишь.
Василий сделал над собой усилие, притих. Стал терпеливо ожидать. Черные, цыганские глаза его с крупными белками, опушенные густыми ресницами, вопросительно остановились на лице брата.
- Есть у меня тут один... Изловили мы тать...* - медленно начал Григорий. - Молодец хоть куда. А у него еще молодцов с десяток... Разбойнички один к одному. Ведь тебе из Москвы не уехать незаметно... Может государь спохватиться да Малюта... Теперь ведь он твой начальник. А эти молодцы вот как у меня в руках!
_______________
* Т а т ь - вор, грабитель.
Григорий энергично выбросил вперед обе руки с крепко сжатыми кулаками.
- Вот они здесь у меня. У немца они, у Штадена, сокрыты, в сарае.
- Ну, ну, слушаю!.. - шептал взволнованный Василий.
- Они поскачут в ту обитель, ограбят ее и увезут твою зазнобу... А допрежь того ты удали от себя Феоктисту... Пока ты сего не совершишь, отправлять молодцов мне не рука. Я держу их под замком. Они уже помогали мне в иных делах. Гляди у меня: язык за зубами, не болтай! Виду не показывай, что тоскуешь... Станет все по-твоему, а государю батюшке подлинно не до нас... Литвой он занят. Да и братец его, Юрий Васильевич, помре. Митрополит тоже на ладан дышит. Не до нас ему.
- Ладно, браток. Благодарю. Бог спасет! Сам бы хитрец-дьяк Висковатый того не придумал, что ты, братец, мне присоветовал... Прощай, сяду на коня. В объезд!..
Братья облобызались.
Василий, зло сжимая рукоять сабли, вышел из избы бодрою, размашистой походкой. На душе сразу полегчало... Григорий весело рассмеялся ему вслед: "Дело будет!"
VI
В приемных покоях митрополита Макария людно, но тихо. Собравшиеся здесь игумны, монахи, белое духовенство, дьяконы, пономари и просвирни перешептываются о том, что митрополиту стало хуже. Недуг усиливается.
Предвидя скорую кончину митрополита, духовные лица тайно судили, всяк по-своему, об умирающем архипастыре.
Одни, уединившись в сторонке, обвиняли митрополита в том, что он, якобы честолюбия ради и по робости духа, потворствовал царю, не наставлял его "на путь правды и добра, как Сильвестр и Адашев". Ведь Макарий стал около царя с тринадцатилетнего возраста его. "Хитрец он, - говорили они, руки умывал, подобно Пилату, видя жестокость государя, и тем его портил".
Другие, наоборот, восхваляли митрополита, говоря о его мудрой кротости и справедливости, называя его "тихим деятелем, его же любит бог". Они отвергали обвинения, возводимые на Макария, в честолюбии, напоминая о том, что сам митрополит много раз отказывался от своего сана, прося царя отпустить его в монастырь, чтобы провести остаток жизни "в молчальном уединении".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25