как буду жить?! Попроси, голубчик, князя и за меня... Челяднин отпустит, коли челом буду бить. А там, думается, народ пуганый, завоеванный... нет в нем той строптивости, што у наших дворян. Жить, думается, там можно?
- Не ведаю, какой народ там, но князь всех дворян, угодных ему, с собой берет, - ответил Шибанов.
- Изопьем же чашу! - воскликнул Иван Иванович.
- За здоровье князя Андрея Михайловича!
- Да уж заодно и за милостивца нашего, князя Владимира Андреевича Старицкого! - провозгласил хмельной Кайсаров.
- Тише! Дурень! Обалдел? - испуганно стукнул его по спине Колымет. Спаси бог, услышат! Што знаешь - держи за зубами. Не забегай вперед.
- Эх, брат Иван! Уж до чего тяжело! Когда же?
- Молчи! - зашипел на него Колымет. - Болтлив ты!
Кайсаров зажал себе рот ладонью. Накануне только он продал немцу Штадену список с тайной грамоты Посольского приказа голландскому послу о датском мореходе, поступившем к царю на службу. А списал эту грамоту воровски у того же самого Колымета, когда тот беспробудно спал после одной пирушки. Вдруг резнула мысль: не выдал бы Штаден! Болтают, что человек он лютой и в доверие к царю всяким способом влезает. Бывает такое, что через донос люди возвышаются. На что бы люду теперь же убраться из Москвы в Литву... Чего ждать прихода Сигизмундова сюда?! Пожалуй, еще и убраться из Москвы не успеешь, как тебя самого сцапают. Глупцы - заговорщики-бояре, что таятся здесь!
- Князя Курбского я, как отца родного, люблю, - произнес он после некоторого молчания. - Велик он! И умен, и дороден, и воинской доблестью украшен - всем взял! Скажи-ка ему, Вася, - мол, спит и видит Кайсаров, как бы ему к тебе, князю, на службу перейти!
- На кого же опричь-то надеяться нам с тобой, Миша, в проклятой вотчине тирана московского? - сквозь пьяные слезы воскликнул дремавший дотоле подьячий Нефедов. - Двадцать лет я в подьячих хожу... Сильвестр - и тот не удостоил меня своей милостью... Князь меня хорошо знает... Ох, господи!
- Буде хныкать! - поморщившись, посмотрел в его сторону Шибанов. Стало быть, не за што было... Стало быть, не заслужил...
Нефедов вскинул на Шибанова осоловелые глаза, выругался и снова стал дремать.
- Такие люди есть... - продолжал Шибанов. - Им всё давай, а они ничего... И всё им мало, и все они всем завидуют, у всех добро считают: кто што имеет, кто чем богат... В чужих руках ломоть велик, а как нам достанется - мал покажется. Не люблю таких!.. Не двадцать, а сто лет такой просидит в приказе и постоянно будет нищ и незнатен.
- Ладно, Вася, не мудрствуй! Молод еще ты. Бог с ним! Это он так, спьяну... - похлопав по плечу Шибанова, засмеялся Иван Иванович. - Человек он хороший. Всякие, Вася, люди бывают. Князь его знает.
- Иван Васильевич, батюшка наш государь, полюбил моего князя Андрея Михайловича, как родного. За што? За верную, непорочную службу, за усердие в делах царевых... Царь видит, кто и чего стоит... - не унимался Шибанов.
- Полно, Василий! - угрюмо возразил ему Иван Колымет. - Не верь государевой дружбе! Близ царя - близ смерти! Видал ли ты его? Молод ты еще, дитё разбираться в наших делах.
- Нет, близко царя я не видывал...
- То-то и есть. Всего три десятка с четырьмя годов ему, а зверь зверем! Вот каков он! Глаза большие, насквозь глядят в человека... Пиявит! Ласковости никакой! Морщины... нос огромадный, крючком, будто у ястреба... Зубы волчьи - большие, белые... С таким страшно в одной горнице сидеть, а ты толкуешь о дружбе...
- Андрей Михайлович говорит о царе, будто он лицом зело лепый. И статен, и голосом сладкозвучен... "Всем бы хорош наш батюшка царь, говорит Андрей Михайлович, - токмо властию прельстился, бояр ни во что ставит и князей перед всем народом унизил... Не к добру то!"
- А што ж и я тебе говорю! Разве народу жизнь при таком?.. приблизившись своим лицом вплотную к лицу Шибанова, прошептал Колымет. Не верти! Твой князь не такой, как ты думаешь. Полно тебе морочить нас. Не скрывай. Не любит он царя. Да и за што его любить?
- Народу от его лютости - гибель! - прорычал из угла Гаврило Кайсаров. - А Курбский - наш! Наш князь!
Василий Шибанов поднялся с места, красный, возбужденный.
- Грех порочить государя! Уймитесь! Народ его, батюшку, любит... Народ за него богу молится, да не по внушению приставов, а по влечению сердца... Да и песни про царя сложены добрые, сердечные... Народ все обижают: и бояре, и князья, и того больше дворяне, пристава волостели, целовальники... И князя моего не порочьте! Не надо. Прямой он.
- Он прямой, но токмо не с царем. Не любит он новин, - то я знаю, недовольным голосом сказал Иван Колымет. - Ты, Вася, мало знаешь.
- Истинно так!.. Когда царь ввел в суды "излюбленных старост", кто больше всех ворчал тогда?! Твой князь да матушка Владимира Андреевича Евфросиния.
Колымет весело рассмеялся. Захихикали и остальные его гости.
- Не знаю... - растерянно произнес Шибанов. - Малый человек я. Недавно и на службе у князя.
Шибанов встал, поклонился всем:
- Бог вам в помощь!.. Прощайте! А князю Андрею Михайловичу я о вас доложу. Он не откажет.
После его ухода Колымет и Кайсаров, потирая руки, весело рассмеялись:
- Как малое дитё - Вася! Сам Курбский хорошо знает, што нам с ним по дороге!.. И просить за нас нечего. Дело и без того решенное. Эх, Вася, Вася! Птенец!
- Послушал бы он, как честит царя Курбский в хоромах Владимира Андреевича. Он тоже был против наследования Димитрием-царевичем престола в дни болезни царя... И с Вассианом Патрикеевым не он ли был в согласии? Вчера князь Андрей ходил тайком к Владимиру Андреевичу под видом монаха...
- Э-эх, кабы Иван Васильевич богу душу отдал, да на престол Владимира Андреевича бы возвести - вот бы жизнь-то у нас получилась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25