..
Все это сопровождается победными фанфарами марша. Словом, минут через пять вялая туша забитого быка валится в кресло, и Маша устремляется ко мне с чашкой крепкого чая или кофе, а Галина уже несется по коридору, выхватывая из кармана гремящий литаврами мобильник и воодушевленно вопя в него: - Зачем это под орех зачем это под орех когда я просила под вишню и чтобы не после обеда а до иначе верстку не успеем сдать?!
...Однако во всем Синдикате, по всем департаментам не найти другого такого Мастера, как Рома Жмудяк.
Это какой-то виртуоз намыливания. Высочайшая способность выскальзывания из рук. Иногда, в разборках с нею, я сама себе кажусь голой в бане: зажмурившись (пена ест глаза), ты шаришь ладонью по мокрой полке, пытаясь ухватить обмылок, а его нет как нет... вот пальцы касаются его гладкого скользкого бока - куда там! - он летит на пол, под скамью, к дверям, в предбанник... можно, конечно, сослепу выскочить вдогонку за дверь, но это лишь значит - выставить на всеобщую потеху свою голую задницу. Поэтому лучше окатить себя холодной водой из шайки, протереть глаза и действовать уже с открытыми глазами, предварительно вытершись насухо. Странно, что общение с Ромой всегда как-то связано у меня с образом бани, с образом пены, что ползет из шайки со слишком большим количеством шампуня...
На первом же собранном мною совещании департамента, - то есть кучковании в моем кабинете всех моих служивых, - она прерывала меня на каждом слове, добиваясь подробных немедленных разъяснений: для чего затеяно данное мероприятие, что дает Синдикату и, главное, - кому адресовано. Она вообще великолепно владеет всем этим мыльным языком функционеров всех времен, мастей и народов. Ясно, что прошла не только школу, но и академию Гройса. Помнится, дело касалось в тот раз организации невинного концерта израильских исполнителей: распространения билетов, обзванивания публики и прочей незатейливой работенки...
Сначала я пыталась отвечать, искала нужные слова и объяснения, пока не поняла, что Рома занимается саботажем, одновременно нащупывая пределы моего терпения.
- Нет, - напирала она, - все-таки я так и не поняла: кому адресован этот концерт, который вы затеваете?
- Вам, - сказала я приветливо, подавляя сильнейшее желание запустить в нее любым предметом со своего стола. - Исключительно вам, Рома... А теперь возьмите, дорогая, бумагу и ручку и запишите - что вы должны сделать к завтрашнему дню.
Она взяла бумагу и ручку. С этой минуты я поняла, что мы сработаемся, при известной моей сдержанности и постоянных усилиях - толкать эту баржу.
...Бывает, с самого утра уже видно: Рома намыливается... Откуда видно?
Не знаю, по глазам, вероятно. У нее намерения ясно выражены во взгляде, в движениях, в походке. Ей просто незачем их скрывать. Своей неподотчетностью она напоминает мне иерусалимских кошек. Те тоже никого не боятся, ни на кого не оглядываются и идут по своим делам, никого не спросясь. Нет, Рома, конечно, соблюдает минимальный этикет - все-таки я начальник департамента. Сутра, опоздав минут на сорок, она заваливается в мой кабинет свойской походочкой и, подмигивая, говорит что-нибудь вроде:
- Да, хотела предупредить: сегодня у меня с часу Кикабидзе. Вам бы тоже хорошо его попользовать, мужик грандиозный...
Пока я разбираюсь, что это другой Кикабидзе, не певец, а знаменитый иглотерапевт, который остеохондроз ее рукой снимает не в переносном, а в буквальном смысле... пока то да се, прерываемое безостановочными звонками и посетителями... Рома уже усвистала, причем почему-то на три дня. То ли остеохондроз такой несгибаемый, то ли Кикабидзе так добросовестно лечит...
Однако я пока терплю. Не потому, что ее супруг, великий и ужасный Гройс, внушает мне какое-то особое почтение или опаску, а потому что в критические моменты Рома бывает весьма полезна. Именно она, в силу своей семейной осведомленности, может кратчайшим путем провести по запутанным тропинкам этого особого мира и намекнуть: где какая собака лапу задирает..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из "Базы данных обращений в Синдикат".
Департамент Фенечек-Тусовок.
Обращение №653:
Прокуренный мужской голос:
- Я вот не знаю, к кому у вас - жаловаться... Я вывез в
Израиль первую жену, да, там разошелся, вернулся в Россию - по
любви... Вывез вторую жену. Но не сжились мы, бывает же, я
разошелся, да, опять вернулся, женился в третий раз, вывез
третью жену... ну, не сошлось у нас, не вышло! Ну, может
человек в поиске быть?! Я теперь настоящую любовь встретил,
опять в России! А ваша чиновница оскорбляет меня, говорит - "вы
человек или такси?" и называет этим... счас вспомню... вот:
"Паром-Харон"... Блядь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава пятая. Яша Сокол - король комиксов
Яша Сокол, известный в Москве карикатурист, женился поздно и случайно, по пьянке. Был он обаятельным, носатым, рыжим и крапчатым, как мустанг техасского ковбоя.
На сломе восьмидесятых знакомый менеджер одного из американских журналов предложил ему рисовать комиксы к незамысловатым историям из перестроечной российской действительности. Яша попробовал, дело пошло, появились деньжата... Постепенно он стал замечать, что в наезженные колеи комиксов отлично укладываются сюжеты великих книг; да что там книги! - вся наша жизнь, с ее страстями, драмами, пылкими и робкими движениями души, как-то удобно укладывается в ряды картинок, спрессовывающих любую жизнь в сжатый конспект-обрубок... а большего она, по чести сказать, и не заслуживает... Сам того не замечая, он рисовал и рисовал, заталкивая жизнь в гармошку комиксов - на ресторанных салфетках, автобусных проездных, листках из блокнота, газетных полях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24