.. (этот край постреливал снопиками радужных игл, стоило лишь качнуть головой по подушке). Воздушная струйка пылинок бежала вдоль голубовато-зеленой зеркальной рамы... На потолке комнаты волновалась жемчужная сеть.
Это вода в канале, поняла она. Это игра воды внизу, под стенами дома, отзывалась на потолке игрой опалов и жемчугов...
Она лежала, вытянувшись под простыней, заложив руки под голову... Как это ни странно, счастье, свет и чувство покоя не исчезли, а тихо разлились в груди.
Наконец она поднялась и босиком подошла к окну.
- Нет! - сказала она себе, качая головой. - Боже мой, нет!
Внизу тесно плескалась о кирпичные стены домов, с кромкой соляной накипи, веселая бутылочная вода канала.
Поверху все было залито желтком солнца: крыши соседних домов (крапчатая, буро-красно-черная короста черепицы, старинные печные трубы, похожие на поднятые к небу фанфары), балконы с провисшими, груженными мокрым бельем веревками, вчерашний мост, как вздыбленный жеребенок... и все ежесекундно под этим солнцем менялось...
Нижние этажи еще погружены были в глубокую фиолетовую тень, но в воде, как желе, подрагивали облитые солнцем верхние этажи, с двумя витыми балкончиками, и дрожал красно-кирпичный мостик.
Снизу от воды поднимались детские голоса и восторженный собачий лай.
Перегнувшись через подоконник и вспугнув этим двух серо-фиолетовых голубей с изумленными глазами, она увидела парадное соседнего дома, ступени которого уходили прямо в воду. К узкому деревянному причалу перед парадным была пришвартована небольшая лодка с крытой досками палубой, по которой прыгали две девочки, лет пяти и семи. Обе они были в легких пальтишках и, что-то выкрикивая или припевая, по очереди прыгали с палубы катера на каменные плиты подъезда и обратно. Тут же мельтешила суетливым пушистым хвостом черная собачонка, с каждым прыжком приходившая в такой ярый восторг, что лай становился нестерпимым - браво, брависсимо, брависсимо!!!
Поскользнуться, оступиться и уйти под воду было настолько легко, что минут пять она с замиранием сердца следила за прыжками синего и бежевого пальтишек, надеясь, что должен же в конце концов появиться кто-то из взрослых...
А когда вы с Антошей, вдруг подумала она, когда вы на даче вскарабкивались на старую яблоню, с которой свалиться на забор Горобцовых, утыканный гвоздями и осколками стекол, было легче легкого, кто и когда из взрослых нужен был вам в разгар игры?
Каждое детство чревато озорной смертью со своих скользких обрывистых, острых краев...
Завтраком кормили в большой сумрачной комнате на третьем этаже. Но и сюда сквозь гардины дымно просачивались солнечные струйки... Тяжелые черные балки потолка над белеными стенами придавали всей комнате трактирный вид. Постояльцев - в основном японских студентов - обслуживали две приземистые таиландки. Не первый класс, нет, и даже не второй... Она вспомнила дрова, сваленные под лестницей... Все прекрасно! Надо бы купить сегодня вина и выпить, обязательно выпить...
Уже одетая в легкую короткую куртку, она спустилась вниз.
Вчерашний портье, который так напомнил ей Антошу, в черной, заломленной по бокам, дивно идущей его острому лицу и густым бровям шляпе стоял по другую, не служебную, сторону стойки и беседовал со своим пожилым сменщиком.
Она поздоровалась, сдавая ключ от номера.
- Синьоре понравилась ее комната? - учтиво спросил молодой.
- Очень! Вам очень идет эта шляпа, - заметила она. И как вчера, когда она вдруг полюбопытствовала о его имени, он быстро глянул на нее из-под бровей. Не смутился.Чуть улыбнулся "уленшпигельским" ртом.
- Грацие, синьора.
И открыл перед ней стеклянную дверь, пропуская в переулок и выходя вместе с ней.
- Синьоре нужна помощь?
Она достала карту из кармана куртки, развернула.
- Покажите, как пройти к Академии.
Он придвинулся, склонился над картой, рядом с ее лицом, будто хотел потереться щекой о ее щеку, снял шляпу - поля мешали...
- Вот... смотрите, - сказал он. - Пересекаете Сан-Марко... и по Калле Ларджо дойдете до Кампо Сан-Маурицио... - Длинный палец с коротко остриженным полукруглым ногтем вычерчивал ее маршрут... - Ну, и по мосту Академии выйдете прямо к ней. - И выпрямился, надевая шляпу. - Синьора интересуется искусством?
Она усмехнулась.
- О, это уже съеденное наследство...
- У синьоры удивительная манера выражаться.
- А у вас отличный английский.
Он благодарно улыбнулся и ответил со сдержанной гордостью:
- Я три года учился в Англии... Охотно показал бы вам дорогу, но, к сожалению, тороплюсь на занятия.
- Чем вы занимаетесь? - спросила она тем же прямым простым тоном, каким спросила вчера его имя.
- Живописью, - сказал Антонио.
Она подняла на него глаза. Промолчала... Да, это уже нечестно, это запрещенный прием, но так оно и должно было быть.
- Постойте-ка, покажите только, в какой стороне гетто...
- А, - сказал он. - Я так и подумал.
- Что вы подумали? - огрызнулась она.
Он замялся, но ответил быстро:
- Я так и подумал, что синьоре захочется навестить гетто... Это недалеко от вокзала. - И опять он снял шляпу и почти приник щекою к ее щеке, пересыпая свой английский вчерашними, так восхитившими ее, "дестра, синистра, дестра", сопровождая объяснения нырками легкой ладони.
Наконец они приветливо распрощались. Он, видно, уже здорово опаздывал. Почти бегом припустил к мостику, впадавшему в узкий переулок, и сразу же исчез в толпе туристов.
А может быть, вдруг подумала она, этот милый итальянский мальчик - всего лишь призрак Антоши? И вздрогнула, внезапно вспомнив, что среди студентов Академии у Антоши была кличка "Итальянец", за пристрастие к художникам венецианской школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16