– вдруг поднимается из-за стола детина, хватает арбуз, швыряет в Витю, но тот успевает отстраниться, и арбуз попадает мне в грудь.
Детина подскакивает к Вите, хватает его за рубаху, но тот с размаху ударяет его в скулу. Женщина закрывает лицо руками, начинает выть:
– Жиды недорезанные, мало вас били на Украине, не добили гадов! Сейчас бы сыночек мой живой был. Сашко мой...
Детина снова бросается на Витю. Мужчина, что открыл нам дверь, хватает детину:
– Петро, хватит! Очумел! Идите, жидки, отседова, пока он вас не прикончил. Идите по добру...
Хватаю Витю за руку, силой тащу к двери. Он поворачивается ко мне. Ненависть в его глазах обжигает меня.
– Витенька, умоляю, пошли! – Но он разворачивается и снова ударяет детину в челюсть.
Я ору.
Паралич от моего звериного крика наступает мгновенно. Мужик, оставив еще не очухавшегося детину, подбегает к Вите:
– Идите, браток, уходите. Дядька он Сашка, вместе работали. Дядька родный. А цэ мать его. Пьяные они от горя, от водки пьяные. Уходите от греха...
Вдвоем с мужиком нам удается вытолкнуть Витю в тот момент, когда детина, очухавшись, бежит с кулаками к дверям. Мужик в тельняшке успевает захлопнуть их.
Я слышу перебранку за дверью, но Витя, кажется, уже пришел в себя. Спускается за мной по лестнице, наконец вырывает свою руку из моей: – Да не держи ты меня, Фира, не пойду я туда снова. Все! Хватит!.. Выбираемся на свет Божий. Солнце ударяет в глаза.
– Умыться бы надо, – прикладываю салфетку к струйке крови на Витином подбородке.
– Тебе тоже.
Только теперь чувствую тупую боль в груди. Моя футболка залита розовым соком арбуза. На джинсах тоже противные пятна.
– Больно?
– Ничего. Хорошо, что не в глаз.
– Да уж! Как в газету напишешь?
– Скажу: нет у него ни родственников, ни знакомых. Позвоню строительному подрядчику, у которого он работал, возьму какие-нибудь данные, может, фото.
– Все шито-крыто, да? Как будто ничего и не было?!
– А что ты предлагаешь, Витя?
– Депортировать их из страны. Зачем в Израиль антисемитов привозить! Мы же им работу даем, чтоб не загнулись на Украине с голоду, а они нас ненавидят.
– Витя, у людей горе. Люди в горе по-разному реагируют.
– В горе, в радости они бы нас всех с удовольствием прикончили. Как арабы.
– И украинцы разные бывают, и арабы...
– Бывают разные. Только мы для них все одинаковые – жиды пархатые.
Солнце невыносимо режет глаза. Только теперь понимаю, что забыла в том доме темные очки.
Силы окончательно оставляют меня. Изможденно опускаюсь на траву. Не могу сдержать слез. Наверное, это запоздалая реакция.
– Фира... ты чего, ну, хватит! Прости. Все, поехали, поехали ко мне. Я за руль сяду.
– У меня страховка только на одного человека.
– Ну хорошо, ты за руль сядешь. Поехали. У тебя другая одежда есть?
– – Есть, конечно. В багажнике.
– Ну вот и хорошо. Приедем, примешь душ, переоденешься, позвонишь, кому надо, статью свою приготовишь. У меня компьютер есть. Отдохнешь, переночуешь, а завтра утром поедешь.
– Мне сегодня в Иерусалим надо вернуться.
– Хорошо, сегодня вернешься. Еще всего десять утра. Вставай, поехали.
Через сорок минут испуганная Двора встречает нас возле дома. Витя пытается ей рассказать, что произошло, но вдруг останавливается на полуслове:
– Не могу «жиды пархатые» на иврит перевести.
– Потом, Виктор, потом слово подыщешь. Главное – живы, здоровы, – успокаивает его жена.
Перешагиваю порог дома, и вновь картина покоя завораживает меня.
Тонкие солнечные лучи, проникающие сквозь ажурные дырочки в шторах, играют в огромной вазе из разноцветного стекла, отбрасывают в разные стороны красно-сине-розово-зеленые блики.
Вкусно пахнет жареным мясом с йеменскими пряностями. Двора подает нам мягкие махровые полотенца.
– Эсти, иди в нашу ванную, там и фен есть, и все необходимое, а Виктор в детской душ примет.
После душа заглядываю в детскую. Витя сидит на полу среди сыновей, помогает им собрать какую-то замысловатую штуковину из пластмассового конструктора.
– Спускайся вниз, Фирочка, сейчас я отведу тебя в мой кабинет, там никто не будет мешать.
В кабинете Вити огромная, во всю стену, карта Израиля, причем территория ее больше нынешней и поделена тонкими линиями на двенадцать частей – двенадцать колен Израилевых.
– Что это?
– Таким было наше государство при царе Соломоне. Как написано в Торе: «Страна Израиля, обетованная евреям Богом».
– Интересно.
– – Да. Знаешь, где сейчас еще можно найти названия Израилевых колен?
– Где?
– На полицейских и военных картах. Там так и указано: лагерь Беньямина, лагерь Звулуна...
– Ты должен вернуться в лабораторию?
– За мной уже машину выслали. Приеду домой к трем часам. Ты пока готовь материал. А я вернусь, пообедаем, поговорим – и поедешь.
– Хорошо.
Сажусь за компьютер. Звоню строительному подрядчику Сашко, потом Ури. Строчу текст.
Шестилетний Яков, с которым я познакомилась сегодня утром, заглядывает в кабинет:
– Ты тут?
– Как видишь.
– Папа с антисемитами дрался?
– Да.
– А в садике говорят, что драться нельзя.
– Правильно говорят.
– В садике нельзя, а в жизни нужно.
– Кто тебе сказал?
– Сам понял.
Глава 5. ГЕРА
«Здравствуй, дорогой Гера. Сегодня исполнилось семь лет моей жизни в Израиле. Сегодня семь лет нашей с тобой разлуки».
Странно – почему семь? Десять. Ошиблась в цифрах.
«Кажется, что все было только вчера и в то же время очень-очень давно, словно в другой жизни. Вряд ли у тебя есть такое ощущение, ведь ты просто продолжал жить. А я поменяла все. Одним махом. Даже профессию. Только себя – постепенно.
Помнишь, однажды мы говорили с тобой о жизни, о женщинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78