На следующий день на рассвете они отправляются выбирать сеть, одолжив пирогу у юного негра; тот взирает на них с откровенной насмешкой: надо же, эти чудаки белые забавы ради взялись за работу, которой он вынужден заниматься круглый год, чтобы прокормиться! Улыбка его становится еще ехиднее, когда он видит, где «туристы» поставили сеть. Улов – четыре акулы, скат в синюю крапинку, барабульки; добыча неплохая, но кроме того – килограммы кораллов, ощетинившихся шипами и клыками, которые теперь нужно отодрать от дна, иначе придется оставить в море новехонькую сеть – для рыбака об этом не может быть и речи, – а потом потратить много часов, выпутывая из каждой петли сероватые обломки кораллов, которые крошатся в руках и нещадно колются.
Пока все трое возятся в пироге, перегнувшись через борт, – пальцы в крови, солнце припекает спину, – какое-то насекомое длиной сантиметров в десять, вроде коричневой гусеницы, шлепается со скамьи прямо на ногу Жорж; у нее вырывается крик.
– Стоножка! – вскрикивает вслед за ней молодой негр и бросается на нос лодки, обнаруживая все признаки паники. Он хватает багор, пытается убить тварь, ползущую по дну, и одновременно косится краем глаза на Жорж, будто боится, что она сейчас отдаст Богу душу. Лодыжка Жорж раздувается на глазах, но она ни за что не станет разыгрывать из себя кисейную барышню при Гавейне.
– Я, конечно, чувствую укус, но ничего страшного, – твердит она в ответ на вопросы испуганного парня, и тот заключает, что стоножка, верно, была не ядовитая.
– Если б она вас вп'авду ужалила, – успокаивается он, – вы бы 'евмя 'евели.
С каких это пор белая женщина «'евмя 'евет» от боли? Она переносит страдания молча. Жорж как ни в чем не бывало берется за работу. Но очень скоро ей в очередной раз приходится признать, что храбриться – дело неблагодарное. Мужчины уже позабыли о происшествии и снова заняты только сетью. Где вы, старые добрые времена дяди Тома, когда туземец упал бы на колени, чтобы высосать яд из ранки?
Ипполит (так зовут негра) то и дело предлагает Гавейну свой нож: слишком трудно выпутывать кораллы из петель, но Гавейн и слышать об этом не хочет. Нельзя за здорово живешь портить сеть, да еще чужую. Скорчив гримасу, Ипполит уходит. Ну и чудаки эти белые, в самом деле! Для них ведь рыбалка – развлечение, верно? Так и нечего по'тить себе к'овь! Гавейн и Жорж трудятся над сетью до вечера, пальцы их ободраны до мяса, ладони изрезаны, зато Конан получит свою сеть в целости и сохранности – ну, почти.
С ногой, однако, дела обстоят не столь блестяще. Она распухла, стала бесформенной, кожа на ней блестящая и горячая, боль невыносимая. Гавейн злится на себя: надо было ему раньше обратить внимание. Они еще не понимают, что благодаря стоножке из ослепленных страстью любовников станут почти супругами.
Он усаживает Жорж в тени, подложив под больную ногу подушки, извлекает из маленького холодильника лед для компрессов, переправляется на Прален, берет напрокат велосипед, мчится в поселок за бинтами и примочкой, встает ночью, чтобы принести ей попить, и столько заботы и тревоги в его глазах, что никогда еще ей не было так приятно болеть. В справочнике для туристов они прочли, что укус сколопендры очень опасен. Но Жорж не допустит, чтобы какая-то козявка испортила ей эту драгоценную неделю: собрав всю свою энергию, она борется с болью, пытается существовать отдельно от своей ноги, как бы изолировать ее от всего остального, не дать распространиться яду.
Ее ступня, превратившаяся в большой шар, меньше всего весит в море; им достаточно сделать несколько шагов, чтобы устроиться в ласковой теплой воде. Весь день они проводят на островке; Гавейн массирует ей ногу, не притрагиваясь к темному пятнышку на месте укуса, и отек постепенно спадает. «Не бойся… Я умею», – успокаивает он ее. На судне обычно капитан или старший помощник выполняют роль фельдшера, а то и хирурга, если требуется вправить вывих, наложить шину или вскрыть нарыв.
Немного растерянные, оттого что не нужно заниматься любовью, они ищут других занятий: беседуют, узнавая друг друга не только как мужчина и женщина. Говорили ли они прежде о чем-нибудь, кроме любви? Робко делают они первые шаги в этих новых для себя отношениях. Жорж не хочет больше быть для Гавейна «терра инкогнита». Ей хочется, чтобы он узнал, что она любит в жизни, чем заполнена вся бездна времени, которое она проводит вдали от него. И еще ей хочется объяснить ему, почему она любит свою работу, и научить его внимательнее смотреть на мир. Для первых уроков не придумаешь лучшего места, чем этот архипелаг, где История – открытая книга: французские и английские завоевания, пираты… Гавейн никогда не заглядывал даже в туристический справочник. Море для него – рабочее место, он добывает его богатства, оно кормит его. Ни разу в жизни он не задумывался о великих мореплавателях, чьи корабли бороздили здешние воды. Эти острова существуют для того, чтобы на них работать. Тунца надо ловить, для этого он живет на земле, и так же будут жить его дети. Ему просто некогда интересоваться каким-то там прошлым. Любознательность – это роскошь, а он не может позволить себе роскошествовать. Ему даже в голову не приходит, что подобными вещами можно заниматься с удовольствием. Но здесь он обречен на вынужденное безделье, а Жорж, оказывается, историк. Что ж, история так история.
Она начинает с интересного, чтобы не отпугнуть его. Все мальчишки обожают разбойников и искателей приключений.
– Ты читал когда-нибудь воспоминания великих мореплавателей?
– Знаешь, на судне с этим не густо, только детективы да комиксы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66