– Жан-Клода Ван Дамма, кикбоксера.
– Нет, не знаю я никакого Жан-Клода, хотя, может, в Эммете такой есть. Ван Даммы из Эммета – они такие проказники, вечно попадают во всякие истории. В прошлом году Тедди, среднего внука моего покойного брата, арестовали за то, что он украл медведя Смоки, который стоял перед зданием лесничества. Не представляю, для чего ему это понадобилось, зачем он решил стащить статую?
– Может, потому что его зовут Тедди?
– А?
Делейни нахмурилась:
– Ладно, не важно.
Делейни уже жалела, что попыталась шутить. Она успела забыть, что ее чувство юмора не разделяли в небогатых южных городках, где мужчины использовали вместо пепельниц карманы своих рубашек. Усадив миссис Ван Дамм за столик возле буфета, она направилась к бару.
Делейни не раз думала, что весь этот ритуал с поминками, когда сразу после похорон люди собираются вместе, чтобы объедаться как свиньи и пить, – довольно странная штука. Она предполагала, что он придуман для поддержки и утешения родственников покойного. Однако сама Делейни совершенно не чувствовала себя утешенной. Она чувствовала себя выставленной напоказ; впрочем, у нее всегда было такое ощущение, когда она жила в Трули. Она росла здесь как дочь мэра и его очень красивой жены. При этом она всегда в чем-то до них не дотягивала – никогда не была такой общительной и энергичной, как Генри, и красивой, как Гвен.
Делейни прошла в гостиную, где старые друзья Генри из заведения «Мус лодж» организовали бар. В гостиной пахло виски «Джонни Уокер». На Делейни никто не обратил внимания, она налила себе вина и окинула взглядом туфли на низких каблуках – туфли Гвен, которые Делейни надела по настоянию матери.
Она знала за собой склонность к навязчивым идеям, но, строго говоря, у нее была только одна страсть – она была буквально помешана на туфлях. Делейни легко могла понять Имельду Маркос, которая имела три тысячи пар обуви. Делейни обожала туфли – любые, кроме классических лодочек на широких низких каблуках. Она предпочитала шпильки, сексуальные сапоги или греческие сандалии. Впрочем, ее одежду тоже нельзя было назвать консервативной. Последние несколько лет Делейни работала в «Валентайне», шикарном парикмахерском салоне, где клиенты выкладывали за стрижку сотню долларов, рассчитывая при этом, что стилисты будут одеты как законодатели моды. За свои деньги клиенты хотели видеть вокруг себя короткие виниловые юбки, кожаные брюки, прозрачные блузки, сквозь которые просвечивает черный бюстгальтер. Не совсем подходящая одежда, чтобы появиться в ней на похоронах человека, который много лет был мэром маленького городка.
Делейни уже собиралась выйти из комнаты, когда ее внимание привлек разговор двух гостей.
– Дон сказал, что, когда они вытащили Генри, он выглядел как угольный брикет.
– Страшная смерть.
Мужчины качали головами и пили виски. Делейни знала, что в сарае при конюшне, которую Генри построил на противоположном конце города, произошел пожар. По словам Гвен, Генри в последнее время увлекся разведением аппалузов, но не хотел, чтобы возле его дома пахло навозом.
– Генри любил этих лошадок, – сказал Муз. На нем был костюм ковбойского покроя. – Я слыхал, от сарая загорелась и конюшня. От этих аппалузов мало что осталось – несколько костей да пара копыт.
– Как думаешь, это был поджог?
Делейни закатила глаза. «Поджог». В таком городишке, где даже кабельного телевидения нет, люди обожают слушать и распускать сплетни. Население Трули этим и жило, сплетни стали для обитателей города чем-то вроде десерта.
– Следователи из Буаза не считают, что это был поджог, но все же такую версию не исключают.
В разговоре возникла пауза, потом кто-то сказал:
– Вряд ли это был поджог. Кто бы мог решиться на такое?
– Может, Аллегрецца?
– Ник?
– Он Генри терпеть не мог.
– По правде говоря, таких, кто Генри недолюбливал, было много. Но сжечь человека и его лошадей… это ж какая должна быть ненависть. Сомневаюсь, что Аллегрецца так сильно его ненавидел.
– Генри не давали покоя все эти дома, которые Ник понастроил на Кресент-Бей. Пару месяцев назад в «Шевроне» они так из-за этого поспорили, что чуть до драки не дошло. Уж не знаю, как ему удалось заполучить у Генри этот кусок собственности. А потом он взял и понастроил там жилых домов.
Покачав головами, мужчины вернулись к своим стаканам. Делейни в свое время провела много часов, лежа на белом песке и плавая в прозрачной голубой воде Кресент-Бей. Этот лакомый кусочек недвижимости, расположенный на длинной полосе дикого пляжа, был предметом вожделений почти каждого в городе. Эта земля принадлежала семье Генри на протяжении нескольких поколений. Интересно, как все-таки Ник сумел ее заполучить?
– Я слышал, что Аллегрецца сколотил на этих домах целое состояние?
– Точно. Их расхватывают калифорнийцы. И оглянуться не успеем, как у нас тут все заполонят эти неженки, которые пьют латте и курят «дурь».
– Или, еще того хуже, актеры.
– Не дай Бог, поселится какой-нибудь доброжелатель вроде Брюса Уиллиса и начнет переделывать все по-своему. Как это случилось с Хейли. Он туда въехал, перестроил несколько зданий и вообразил, будто теперь может диктовать всему штату, за кого надо голосовать.
Мужчины выразили свое единодушие кивками и недовольным ворчанием. Когда разговор перешел на актеров и боевики, Делейни, никем не замеченная, вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она вошла в кабинет Генри и закрыла за собой дверь. Со стены над массивным письменным столом красного дерева на нее смотрело лицо Генри. Делейни помнила, когда Генри заказал этот портрет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98