– Я не кит! – возмутилась я. – И что такого, если я съела пару жалких карамелек?
– Пару? – раздался голос Ларика около двери в прихожей. – А ты знаешь, что заедать стресс сладким – это прямой путь к диабету. Превратишься в бомбу!
– Убью, – предупредила я, но этот проходимец, обычно медленный, как черепаха на пенсии, выскользнул из прихожей и через несколько секунд выпорхнул из подъезда. Я молча проводила его тощую вредную фигуру взглядом и подумала про себя: скорее бы он женился, что ли. Но его слова про то, что я заедаю стресс, засели у меня в мозгу занозой. Неужели я так много ем? А почему это никак не сказывается?
– Потому что все вы – Тапкины – тощие сволочи! – сказала однажды про нашу семью моя школьная подружка Алла Трофимова, девушка БОЛЬШИХ моральных и внешних достоинств. И действительно, нас с братом кормить – проще сразу убить. Перевод продуктов и все тут. При моих ста семидесяти пяти сантиметрах я все время с момента окончания школы весила пятьдесят девять килограмм семьсот грамм. Приятно, что эти триста грамм минус, а не плюс, хотя, думается, внешне это никак не отличается. Но все-таки всегда хочется весить до, а не после какой-нибудь цифры. Интересно, что даже я, которая не проголодала и не просидела на какой-нибудь богатой клетчаткой очищающей диете ни дня, подвержена этой цифровой мании. Мне кажется, все женщины так или иначе считают, что если им удастся сровняться по весовым категориям с каким-нибудь сусликом, то на них немедленно рухнет необъятное вселенское счастье. Наверное, поэтому в жизни так мало по-настоящему счастливых людей. Многим ли удалось дохудеть до суслика?
– Деточка, тебе надо чем-то занять себя. А то вся пенсия уйдет на шоколадки, – подкатила ко мне мама, решив, что в моей системе обороны есть некоторый пробой и доводы, высказанные именно сейчас могут и возыметь успех.
– Я не знала, что все так запущено, – пристыжено отреагировала я. Действительно, позор. Позор взрослой двадцатипятилетней нигде не работающей дочери пожилых родителей проедать их пенсию и переводя все деньги на конфеты Му-Му. Вот когда я пойду на работу, то с чистой совестью буду тратить все свои деньги на любые изыски. Буду вообще питаться одной черной икрой, как Верещагин из белого солнца пустыни.. Интересно только, когда это славное время уже настанет? Ну, да с этим все пока неясно, особенно если учесть что я историк с дипломом, но без опыта работы и с некими романтическими представлениями о мире, свойственными всем молодым особам, живущим за счет родителей или мужчин. А пока надо переставать лопать конфеты, разоряя предков, а надо начинать заниматься чем-то более пристойным. Тем более что именно тогда, когда меня поймали на преступной страсти к сладостям, как раз оборвался мой спасительно-отупляющий сериал про Марию. Причем оборвался он так, что у меня так и не появилось уверенности и спокойствия за ребенка, который за прошедшие три месяца просмотра подрос всего на пару лет. Вроде бы все разъяснилось, он действительно был рожден не Марией, а старенькой няней Рикардо. Однако слишком широкий круг вопросов остался без ответа. Если Мария не рожала мальчика, то почему говорила, что у нее к смене погоды болит шрам от кесарева сечения. И как старая няня могла его родить, если даже по самым скромным оценкам к моменту родов ей перевалило за пятьдесят. И наконец, все ли в порядке с головой у Рикардо, если он, имея в женах молодую и красивую Марию, принялся кувыркаться в кровати с престарелой няней.
– А у тебя с головой все в порядке? – переспросил меня Петечка, который, имея прежний интерес к моим формам и черным кудрям, спускающимся почти до плеч, периодически мне звонил, выясняя, рассталась ли я со своим женатиком и пришла ли я достаточно в себя, чтобы войти в новые отношения.
– У меня с головой все прекрасно, – заверила я его, хотя совсем не была в этом уверена.
– На дворе весна, а ты смотришь сериалы. Пойдем лучше со мной в кино. На поцелуйный ряд, – конструктивно вещал Петечка. Я представила меня с этим полумужчиной-полуподростком на последнем ряду одного из этих модерновых кинотеатров, где тебе по голове постоянно долбит сурраунд. Меня передернуло.
– Нет уж, спасибо. Я лучше дома посижу.
– А хочешь, я с тобой посижу? Дома? Могу каких-нибудь кассет принести, – тут же сменил ориентиры он. Я задумалась. Сериал кончился, влезать по самые уши в новый, где не факт, что финал будет более нормальный, мне как-то не хотелось. Страдать по Андрею, который так и не позвонил, хотя уже миновала вся зима, мне начинало надоедать. И хотя в качестве инструмента для вышибания клин клином Петя не очень-то подходил в силу полной сексуальной антипатии, вызываемой у меня, он мог бы помочь мне в обретении моей женской самооценки, которая разбилась на полу роддома номер семнадцать, вместе с вазой.
– А если я буду не сидеть? Если я бегать буду?
– И что делать? – оживился он, зная мой затейливый характер.
– Буду делать в моей комнате ремонт, – внезапно даже для себя пояснила я. Оказывается, мне давно опротивело смотреть на те же самые обои, которые висели в комнате во времена бытия приснопамятного предателя Андреюки. Каждый раз, когда я вижу противные розовые цветочки на стене, мне вспоминаются все те букеты, которые я заботливо отмачивала в ванной и лелеяла в вазах. Еще у меня есть дурацкая привычка писать телефоны друзей и любимых людей маркером на стене около бра. Когда я с ними ворковала, лежа на диванчике и пожевывая мармеладки, вставать и рыскать в поисках записной книжки мне было лень. Теперь, как бы я не извернулась, на мои глаза попадалась сделанная красным маркером надпись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79