Она быстрыми движениями убрала со стола остатки еды, вымыла посуду и притащила на кухню из коридора свою пухлую сумку с конспектами и пакеты с тетрадями. С одной стороны, проверка тетрадей – самая отвратительная учительская обязанность, с другой – возможность увидеть воочию, чему умудрилась научить младое племя, несмотря на его самое отчаянное сопротивление.
Анна Сергеевна, как всегда, настолько увлеклась проверкой и выписыванием в отдельную тетрадь, кто из ее учеников чего не усвоил, что очнулась только тогда, когда часы показывали 21.30. Охнув, она бросилась в комнату. Анатолий, расслабленно развалившись на диване и закрыв лицо газетой, дремал перед телевизором, а Кирюшка продолжал резаться в свою игру, отключив звук. Анна Сергеевна молча, чтобы не потревожить мужа, опять отключила компьютер, отвесила сыну хороший подзатыльник и потащила в маленькую комнату за уроки. Удостоверившись, что Кирилл принялся прилежно списывать в тетрадь по русскому языку предложение из учебника, вернулась в кухню, разложила по столу книги и принялась готовиться к урокам.
В 23.30 в кухню явился проснувшийся Анатолий с голым торсом и в жутко мятых спортивных штанах. Он сунул в нос Анне Сергеевне штуки четыре, не менее, мятые рубашки.
– Вот, полюбуйся! – убийственным тоном провозгласил он. – Ни одной чистой! Можно подумать, что я – холостяк!
Анна Сергеевна, стараясь не забыть, что она только что собиралась записать в свою тетрадь, вырвала у мужа рубашки и скрылась с ними в ванной. Анатолий сладко потянулся, откусил сразу пол-яблока, прошел в спальню, скинул спортивные штаны прямо на пол, забрался под одеяло и закрыл глаза. На его лице явственно читалось блаженство.
На следующее утро мороз резко спал. Лицо Анны Сергеевны, вышедшей из подъезда, ожег крупчатый мокрый снег. Отфыркнувшись, как от воды, и пригнув голову, она со своей пухлой сумкой и двумя пакетами с проверенными тетрадями побрела к остановке автобуса. Спиной к струям снего-дождя под навесом уже стояла ее сослуживица, молоденькая и симпатичная Инна Петровна в длинном бордовом кожаном пальто и с красивым фирменным пакетом в руках. Завидев Анну Сергеевну, Инна Петровна бросилась к ней и вместо приветствия возбужденно заговорила: – Вы представляете, ко мне позавчера на урок опять завалилась Киреева! Уже после звонка! Сидела на задней парте, как сыч в дупле, а потом опять разнесла урок в пух и прах!
Анна Сергеевна не успела ответить, потому что именно в этот момент к ним подошла еще одна учительница и одновременно ее давняя приятельница, математик Лидия Гавриловна. Сумка у Лидии Гавриловны была такой огромной, что никаких дополнительных пакетов ей никогда не требовалось. Оторвать ее от стола или стула могла только она сама, некоторые ученики выпускных классов и преподаватель физкультуры Леонид Андреевич. Лидия Гавриловна приподняла воротник объемной болоньевой куртки, нахлобучила поглубже мужской кепарик и тоже забралась под навес, крыша которого никак не могла никого спасти от косо летящего мокрого снега.
– Отчего вы так возбуждены, дорогая Инна Петровна? – спросила она молоденькую учительницу.
– Представляете… – опять начала Инна Петровна и пропела математичке все то, что только что поведала Анне Сергеевне.
Лидия Гавриловна посмотрела на нее теплым материнским взглядом и ласково сказала:
– Деточка! Вы имели полное право не пускать ее к себе на урок!
– Как это не пускать? – Инна Петровна даже слегка испугалась такого странного заявления умудренного опытом педагога.
– Так это! Сказали бы, что у вас критические дни!
Анна Сергеевна громко прыснула в шарф.
Инна Петровна сначала настороженно улыбнулась, потом весело хихикнула и с прежним напором продолжила:
– Вы представляете, она мне говорит: «У вас не отработан деепричастный оборот!» А я ей говорю: «Как же может он быть отработан, если мы только что его начали!»
Лидия Гавриловна через плечо молоденькой учительницы обеспокоенно посмотрела вдаль, потом на часы и, не желая слушать про деепричастный оборот, сказала:
– Что-то автобуса нет! Опоздаем! Критическими днями не отделаешься!
Но Инну Петровну не так-то легко было сбить. Она встала перед Лидией Гавриловной так, чтобы той не видно было дорогу, и продолжила:
– Представляете, я ей говорю: «Хорошо, я бездарность и пустое место! Разрешите прийти к вам на урок и поучиться?»
Анна Сергеевна хмыкнула и спросила:
– Неужели позволила?
– Сказала, что пригласит, когда посчитает нужным! Представляете?!
Анна Сергеевна как раз хотела объяснить молоденькой учительнице, как правильно следует вести себя с завучем, но к остановке подкатил набитый под завязку автобус. Водитель попытался открыть двери, но пассажиры дружно заголосили, что в салон уже больше никто не войдет. Двери, шипя, закрылись, прищемив хвост чьего-то клетчатого пальто. Ежась от промозглой сырости, Лидия Гавриловна посмотрела на часы и сказала:
– Теперь мы точно опоздаем, а вы, Инночка Петровна, примите мои соболезнования.
– В смысле? – молоденькая учительница непонимающе уставилась на Лидию Гавриловну.
– А в том смысле, что сегодня, когда мы опоздаем, Киреева кроваво отомстит вам за то, что вы посмели попроситься на ее урок, тем самым намекая на то, что они у нее не лучше, чем у вас. Такое, милочка, администрацией не прощается!
Лицо Инны Петровны приняло испуганное выражение и цвет, близкий тону бордового пальто. Возможно, что она и возразила бы Лидии Гавриловне, но к остановке совершенно неожиданно для разговорившихся учителей подкатил не слишком набитый автобус.
1 2 3 4 5