Он продолжал отупело взирать на молодого человека, но вдруг с ужасом заметил, что клинок обагрен кровью. Его кровью. Потом почувствовал, что по горлу течет что-то теплое, и, поднеся, дрожащую руку к шее, ощутил зияющую рану.
Несколько мгновений оба пялились друг на друга выпученными глазами. Затем молодой человек дико взвизгнул и со всех ног кинулся наутек. А Феретти перевел мутнеющий взор вниз, на свою дорогую белую сорочку, и с недовольством подумал, что завтра придется покупать новую. Внезапно пол под его ногами вздыбился, и Феретти, пытаясь удержать равновесие, пошатнулся и упал навзничь, больно стукнувшись головой об основание загаженного писсуара.
Раскрыв глаза, он увидел перед собой кафельные плитки, в нос шибануло едким запахом мочи. Последнее, что увидел Феретти, был кровавый ручеек, струившийся по кафельному полу. В правой руке он все ещё сжимал двадцатифунтовую купюру, обернутую вокруг полового члена.
То ли потому, что был носителем ВИЧ-инфекции, то ли потому, что нередко провожал в последний путь своих друзей и любовников, но Пит Феретти зачастую заводил речь о собственных похоронах.
В первую очередь, он хотел, чтобы состоялись они в Вестминстерском аббатстве, а гроб везла шестерка белых лошадях в плюмажах. Как у Дианы.
Дальше - музыка. Феретти настаивал, что хор должен исполнить "Прощай, английская роза!" Элтона Джона, после чего, по просьбе его любовника, должна прозвучать "Будешь ли ты по-прежнему любить меня не завтра?", его любимая песня из репертуара Кэрол Кинг.
И наконец - прощание. Зал должен быть полон его друзей и близких, безмерно скорбящих, сотрясающихся от рыданий.
Однако в итоге, как и все в жизни Феретти, мечты его сбылись лишь частично. Похороны состоялись погожим теплым деньком в лондонском Ист-Энде. Церковь, стоявшая в стороне от оживленного шоссе, была окружена огромным парком, за которым давно никто не ухаживал, и который облюбовали десятки бездомных. По размерам церковь, правда, лишь немногим уступала Вестминстерскому аббатству.
А вот внутри церкви все свидетельствовало о нищете и упадке, как во многих других городских храмах, не слишком посещаемых прихожанами. Временная внутренняя перегородка, поделившая церковь пополам, несколько снижала впечатление гнетущей пустоты. На алтаре одиноко маячила ваза с белыми лилиями - прощальный дар Пола, давнего и многострадального друга и любовника Феретти.
Сам Пол, сгорбившись в три погибели, притулился слева, в первом ряду, совершенно пустом, если не считать портативной магнитолы на соседнем с Полом сиденье. Справа, через проход от него, сидела, повесив голову, престарелая дама. И она была совсем одна, наедине со своей скорбью. Перед ней покоился в гробу её единственный сыночек. Несчастная мать никому не сказала, где и какая смерть его постигла. Ей было стыдно.
Когда священник направился по проходу к алтарю, Пол включил магнитолу, и под сводами церковного купола зазвучал неповторимый голос Элтона Джона. Он пел "Прощай, английская роза!". И во время краткого отпевания двое людей, любивших Пита Феретти больше всех на свете, безмолвно плакали.
Когда шестеро специально нанятых мужчин, ни один из которых не знал покойного при его жизни, подхватили и понесли гроб, Пол запустил вторую песню, "Будешь ли ты по-прежнему любить меня не завтра?", в исполнении Кэрол Кинг. Запись была старая, лента шипела и потрескивала.
Пол тихонько подпевал Кэрол Кинг, вспоминая те сладкие ночи, когда они с Полом пели эту чудесную песню друг другу. Миссис Бетти Феретти брела за гробом, вспоминая маленького мальчика, которого навеки лишилась.
И никто не обратил внимания на богато разодетую женщину в темных очках, сидевшую в самом углу сзади. В течение всей непродолжительной панихиды она сидела, не шелохнувшись, и лишь катившиеся по щекам слезы свидетельствовали о том, что в церкви она оказалась не случайно. Когда отпевание закончилось, женщина тихонько поднялась и выскользнула в парк.
А ещё двадцать минут спустя Шарон уже сидела за столом своего кабинета в Трибьюн-тауэр.
Глава 20
Два дня прошло после экскурсии по отцовскому поместью, которую провел Нед для Джорджины. С тех пор они почти не расставались. Нед терпеливо растолковывал ей премудрости виноградарства, объяснял разницу между сортами, те уникальные особенности, благодаря которым их вина считались лучшими не только в регионе, но и во всей провинции.
Отец Неда был настоящим пионером виноделия; в свое время он решительно покончил с тучными пастбищами и заливными лугами, на которых паслись его дойные коровы, и засадил всю землю виноградниками. Однако прошло целых десять лет, прежде чем титанические усилия наконец увенчались успехом и принесли первые прибыли. Брайан работал, не покладая рук, трудился от зари до зари, и вот теперь, двадцать лет спустя, они пожинали плоды этой тяжелейшей работы. Национальное признание пришло с двумя золотыми медалями на Австралийской винодельческой выставке: первую за совиньон красное, вторую - за шардонне.
Когда Нед впервые отважился поцеловать Джорджину, они сидели у ручья в тени высоченных серебристых эвкалиптов. Страсть, кипевшая в его поцелуе, столь разительно отличалась от нежных прикосновений губ Белинды, что в первое мгновение застигнутая врасплох Джорджина была просто ошарашена.
Нед опрокинул её на спину, и его руки заскользили по её телу. Они с Джорджиной молча лежали, целуясь и ласкаясь, как подростки. И вдруг, неожиданно для себя и для Неда, Джорджина хихикнула.
- В чем дело, Джорджи? - уязвленно спросил Нед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111