В голове одна только мысль: "Лишь бы ничего не произошло!" В семь - последний пробег от метро - автобуса ждать не стала, и вот, прижав руку к сердцу, Натка давит на кнопку звонка.
Никого. Тишина. В отчаянии она звонит снова и снова - внутри нежно заливаются колокольчики. Наконец с той стороны кто-то подходит к двери. Пауза. Настороженный голос:
- Кто там?
Слава Богу! Жива...
5
- Это я. Открой.
Опять пауза. Медленно отворяется дверь.
- Ну, входи. Вот уж не ожидала...
В махровом роскошном халате и замшевых тапочках Зина стоит в проеме, загораживая дорогу. Нехотя отодвигается, впуская сестру. Недовольно смотрит в сторону. Когда Натка была здесь в последний раз? Вспомнить нетрудно: на дне рождения Лары, почти год назад. Почему-то всегда приезжает Зина. Ну, понятно: должна же она повидать мать?
- Что у тебя с телефоном?
- Ничего. Я его не включала.
- Почему?
Зина пожимает плечами:
- Так, не хотела...
- Там же мама сходит с ума!
Дрожащими руками Натка пытается всунуть плоские пластины в розетку. Зина насмешливо следит за ее стараниями. Наконец удается затолкнуть пластины в узкую прорезь, и сразу - отчаянный звон на всю комнату.
Натка хватает трубку.
- Все в порядке, мамуль... Потом расскажу... Зина, тебя!
- О Господи! - Зина, сморщившись, берет трубку. - Не знаю, - цедит сквозь зубы. - Да говорю же, не знаю. Видимо, не прозванивался... Ну ладно, мама, какое это имеет значение, не понимаю...
Зина раздраженно бросает трубку, закуривает сигарету, садится. Распахнувшийся халат обнажает белые, в синих прожилках ноги.
- Почему ты его не включила? - Натка не хочет в очевидное верить, но надежды ее напрасны.
- Сама знаешь, - хмыкает Зина. - Чтоб ты от меня отстала. Ну, чего уставилась?
- Мы волновались...
Что ж это сердце... С ума оно сошло, что ли? Колотится, замирает, летит вверх тормашками в пропасть...
- А в другой раз не волнуйтесь.
Уронив на колени руки, Натка безнадежно смотрит на Зину. Это за нее она переводила английские тексты - на всю жизнь запомнила "Тропою грома", а потом натаскивала Лару: обе к языкам не способны; ради Зины, сгорая от стыда, вела бессмысленные беседы с несчастным Вовкой.
- Скажи ему, скажи! - кричала сестра. - Он поднял на меня руку!
- Если б ты знала, как это мне тяжело...
Но Зина рыдала, ломала пальцы, и Натка сдавалась.
Сердце бьется мучительно, с перебоями: постучит-постучит, и - пауза. Давно пора носить с собой валидол... Боже мой, какая усталость, как хочется пить! Но Натка не просит ни корвалола, ни валидола, ни стакана воды...
- Я улетаю двенадцатого, - говорит она. - Возьми, пожалуйста, маму к себе. Или поживите у нас.
- Да? - смеется Зина. - Вот тебе, поняла?
Она перехватывает сигарету в левую руку, чтобы правой сунуть сестре под нос здоровенную фигу.
- Но у тебя же осталась мамина комната, - собирается с духом Натка. Пусть она в ней поживет, в своей собственной... Может быть, ты забыла?
Запрокинув голову, Зина хохочет до слез.
- Вспомнила... Спохватилась... Поезд, сестричка, давно ушел!
Какой поезд? Куда ушел? Ах да, это, кажется, поговорка такая... Но при чем тут она?
- Ишь, умница! - потешается Зина. - Какая она у нас деловая! Ее изобретения, ее новая технология... Ей, видите ли, дают целый цех скажите, пожалуйста! А я как дура торчу в какой-то зачуханной библиотеке! Нищенская зарплата, злющие бабы вокруг, а дома драгоценный Володечка! А Ларка вчера сказала: "Ну что ты, мать, все звонишь?"
Слезы бегут по ее щекам, в голосе привычные вскрики.
- Вот Ленка твоя пусть сидит! Она ведь, кажется, бабушку обожает?
- Но Лена в экспедиции, на Белом море.
Уж лучше бы Натка не напоминала: Зина взвизгивает как от удара хлыстом.
- В экспедиции? И эта - туда же... Ишь ты, море ей подавай! А ты ее вызови, без нее обойдутся! Тебе-то хорошо: ты и в Болгарии была, и в Кижах - "Ах, какие там церковки..." - даже в Венгрии, а я?
Зина бегает по комнате, взмахивает руками, рассыпая вокруг себя сизый пепел, несет, как всегда, какую-то чепуху, и впервые Натке приходит в голову очевидное: а ведь глупость сильнее ума! Глупость не переубедишь и не переспоришь, к ней невозможно привыкнуть и приспособиться. Глупость бессмертна.
- Хорошо, не волнуйся, - прорывается она сквозь Зинины вопли, что-нибудь придумаю.
И Зина тут же замолкает - как выключенная.
Она садится в кресло, запахивает длинный халат и смотрит на сестру в ожидании. Надо уходить, понимает Натка. Ей бы сейчас глоток сладкого, крепкого чая, но Зина не предлагает, да и хочется поскорее уйти.
- Ну, я пошла, - бормочет Натка. - А насчет мамы ты не волнуйся: как-нибудь обойдусь.
- А я и не волнуюсь, - пожимает плечами Зина и открывает дверь на лестничную площадку.
Уронив на колени руки - пальцы что-то совсем онемели, - Натка долго сидит во дворе на лавочке.
- Вам плохо? Я все смотрю на вас, но, знаете, как-то сейчас не принято... Дать валидол?
Перед Наткой, опираясь на палку, стоит белый как лунь старик и протягивает металлическую трубочку.
- Ох, спасибо.
Натка кладет под язык мятную большую таблетку. Старичок садится рядом, щурясь на заходящее солнце.
- Не кручиньтесь, милая, - ласково говорит он. - Вы такая красивая, молодая... Все образуется. О-хо-хо, мне бы ваши леты... Помню, тоже все горевал, кипятился... "Если бы молодость знала, если бы старость могла..."
Молодость... В сравнении с ним - конечно.
- Спасибо вам.
Натка встает.
- Посидели бы... Вечер-то какой хороший...
- Мне далеко ехать.
- Ах, вы, значит, не здешняя... То-то я вас раньше не видел. Так это вас в гостях так приветили?
- Ты, конечно, поужинала у Зиночки? - радуется, что все обошлось, мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31