- бушевала Ира. - Ты ж у нас такая решительная...
Так что вопрос, заданный Ирой, был, пожалуй, провокационным. Но Лиза не рассердилась, как бывало уже не раз, не расстроилась и не расплакалась.
- Я уже все оформила, - сказала она.
- Да? - не поверила своим ушам Ира.
- Да. Лечу в сентябре, когда схлынет жара и... - Лиза запнулась, улыбнулась смущенно и молодо, - ...и когда вернутся парижане из отпусков.
- Наконец-то, - с облегчением вздохнула Ира. - Только Париж или другие города тоже?
- Только Париж! - Лиза так это сказала... - Семь дней. Когда в одном городе - это целая жизнь. А я уже люблю его, после Хемингуэя: помнишь его "Праздник, который всегда с тобой"?
- Еще бы не помнить: мы все им зачитывались... Но у тебя сверхзадача, помни: освободиться от Жана. Любым способом, но освободиться.
В легких туфлях на низком широком каблуке, в сатиновых узких брючках чуть ниже колен и свободной блузе Лиза шла по осеннему Парижу, шла одна, отбившись от группы, как ходила все эти дни. Что ей музеи и памятники? Что - даже Лувр? Она просто ходила по улицам или сидела в скверах, глядя задумчиво на прохожих. Было тепло и солнечно. На лужайках играли дети, на газонах, подложив под голову сумки с книгами, ни о чем не печалясь, валялись беспечные от века студенты, а иногда кто-нибудь из них крепко и безмятежно спал - под шум машин, гул большого города. Но этот гул, как видно, не только не мешал, а наоборот - убаюкивал.
Если выйти из гостиницы рано утром, можно увидеть деловой Париж. Не все здесь, вопреки расхожему мнению, ездили на машинах, многие шли к метро с папками под мышкой или атташе-кейсом в руке. Женщины - в разноцветных костюмчиках, на высоких каблучках, мужчины - в светлых пиджаках и таких же ботинках. Никто не шагал, как думают в России, ни в джинсах, ни в рубашке навыпуск: здесь уважали конторы, в которых служат.
Иногда в тонкой, прерывистой струйке прохожих мелькали черные лица, и Лиза всматривалась в них с особым вниманием, словно надеясь увидеть дорогие черты. Ей нравились африканцы - их курчавые волосы, какая-то особая стройность, некая небрежность в одежде и то, как радуются они осеннему солнцу, предпочитая идти по солнечной стороне.
Лиза обошла все африканские кварталы, хотя знала, что богатые здесь не живут. А их пожилого гида африканцы явно раздражали, и он брюзжал всякий раз, когда автобус застревал на шумных разноцветных улицах, где они жили.
- Они так боролись за свободу Алжира, - ворчал он, - а теперь лезут к нам, в Париж. Что они здесь забыли?
"А сам-то, похоже, русский, - подумала Лиза. - "К нам"..."
- Но в Алжире террор, - напомнила она. - Террор исламистов.
- За что боролись, на то и напоролись, - сострил кто-то из группы, и все с готовностью рассмеялись.
Лиза грустно посмотрела на соотечественников. Никаких параллелей у них, значит, не возникает? Как видно, нет. Ах дураки, дураки! И она отъединилась от группы, только съездила вместе со всеми в Версаль, еще раз про себя - опять же с грустью - отметив, что никто не заставляет привязывать к туфлям огромные, уродливые тряпичные тапки, что можно фотографировать, бродить по дворцу в шортах и мини и вообще у них почти все можно, а у нас по-прежнему так много нельзя!
Дом Жана она нашла сразу - большой, солидный, в колониальном стиле, надежный и обстоятельный. Отсюда он писал ей письма, здесь получал от нее. В таком доме живут поколениями, отсюда не уезжают, так что очень может быть, что там и теперь живет Жан. Лиза стояла напротив, с нежностью смотрела на окна. Сколько раз она представляла, как откроется дверь и вдруг она увидит Жана. Надо было приехать в этот прозрачный сиреневый город, чтобы поставить наконец в той давней истории точку.
Жан прав: Париж, с его огнями, бульварами, акробатами в Латинском квартале, самой красивой улицей - авеню Фош, протянувшейся от площади Звезды до Булонского леса, с медленно вращающимся огненным колесом "Мулен Ружа", столиками на улицах - а за столиками сидят парижане, пьют кофе, доброжелательно и рассеянно рассматривая прохожих, - примиряет с жизнью, какой бы она ни была, умиротворяет и утишает душу. Так вот что имел в виду Жан...
- Тебе будет хорошо, - говорил он. - Париж - город для людей: у нас каждый чувствует себя дома.
"Да, - думала Лиза, - этот город притягивает как магнит, хотя многие, наверное, не понимают, в чем его тайна, лишь ощущают тепло улиц, бульваров и площадей - там, глубоко, в подсознании..."
Она поднималась вверх, на Монмартр, шла по главной улице деревушки Сен-Рюстик, которой до сих пор владели монахини, долго стояла у длинной вывески над мастерской художника, напряженно складывая слова, переводя их на русский: "Здесь поворачиваются спиной к любой славе, если она не добыта кистью или словом, особенно же - к славе, бряцающей оружием или лязгающей дверцами сейфа". Как хорошо, что она достаточно выучила французский, чтобы понять...
Лиза вдыхала запах осенней листвы - на мгновение он напомнил, как пахли волосы Жана, - чувствуя, что освобождается от мучительного плена любви - той давней, единственной, настоящей, которую так глупо они потеряли. "Всего превыше - верен будь себе..." Это же сказал Шекспир, вдруг вспомнила Лиза. И где!.. В самой философской трагедии - в "Гамлете"". Как там дальше? "Тогда, как вслед за днем приходит ночь, ты и другим вовеки не изменишь..." А она изменила - и себе, и Жану.
Но теперь все забудется и простится. Ей не нужно больше идти к тому дому в надежде увидеть Жана: он ушел далеко-далеко, растворился в синей дымке Парижа, который все-таки она повидала, по земле которого походила, а значит, встретилась с Жаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73