Так вот. Я не хочу быть героем такой печальной книги, я хочу из нее вырваться, только не один, а вместе с тобой. Пойми, здесь, у себя дома, я чувствую себя таким одиноким! Помнишь, я рассказывал тебе о Марианне? Как она любит меня и все мне рассказывает. Но теперь она выросла и полна тайн, у нее своя жизнь, и я ей теперь не так нужен, как прежде. И Шарль от меня отдалился, а у Сьюзи дружок - в нашем, французском понимании этого слова.
Напиши, что мне делать? Что ты чувствуешь ко мне? И чувствуешь ли что-нибудь? Ты маленькая, русская, я не очень тебя понимаю, но люблю так, как не мог себе даже представить. Ужасаюсь тому, что наделал! Надо было терпеть, не пугать тебя, предлагая руку и сердце, а ждать, ждать, ждать... И ни за что не уезжать из Москвы, не оставлять тебя без присмотра. Почему-то мне страшно, хотя стоит тебе сказать "да", и я вернусь. Я хотел даже восстановиться, сунулся в департамент, а меня выгнали - не так, как делают у вас, в России, а так, как принято у нас: вежливо, но решительно".
В какой департамент? Почему выгнали? Не написал. Снова заныло сердце. Как она понимала сейчас своего Жана! Письмо написано словно в бреду. Бедный, бедный... И она несчастна - здесь, на краю света, далеко от него...
- Что вы смотрите на меня одинаковыми глазами? - весело возмутилась однажды Ира, когда они сидели у Жана втроем, слушали музыку, попивая кофе.
- Одинаковыми? - не понял Жан. - У нее же глаза зеленые, как у русалки.
- А она и есть русалка, - засмеялась Ира. - Вот утащит тебя под воду... Но я не цвет имею в виду, а выражение глаз: совершенно, абсолютно оно у вас одинаковое.
- Потому что мы одинаково чувствуем, синхронно, - чуть запнувшись на последнем слове, объяснил Жан.
На курсе как раз занимались синхронным переводом с французского - в специально оборудованном кабинете с магнитофонами и наушниками.
Да, конечно, они всегда чувствовали синхронно, только она не хотела себе в этом признаться. И никакая она больше не маленькая. И не помогут ей никакой Дивногорск и никакие красоты, как ему не помог Монмартр. Не могут они друг без друга. Что еще он ей написал?
"Я все время хожу без тебя, я все время это чувствую и тоскую безумно. Если бы кто-нибудь залез в мой мозг, то решил бы, что я примитивнейшее создание: ничего там нет, кроме тебя. Милая моя, моя cherie! Хуже всего то, что я не могу сказать все это тебе, не могу видеть тебя. Лучше бы ты меня сейчас ругала за что-нибудь - тебе часто казалось, что я делаю что-то не так, - лучше бы мы сейчас ссорились, и ты тащила бы к моей двери приемник "на, забери!" - только бы видеть тебя!"
Конец письма просто напугал Лизу.
"Каждый день - препятствие, которое нужно преодолеть. И все, что окружает меня, я вижу как-то неотчетливо и расплывчато. Вдруг сажусь на диван и сижу оцепенев, и тогда появляешься ты... Ну все, хватит, а то ты решишь, что я сошел с ума, испугаешься и совсем меня бросишь.
Напиши скорее, что же мне делать? Я совсем потерялся. Нет, не так. Сейчас залезу в словарь. Я совсем растерялся, вот как надо сказать. А "потерялся" - это когда перепутал улицу. Часто я смотрю на часы, перевожу время на московское и дальше, на красноярское, хотя это очень трудно, но ты, наверное, сейчас у мамы, и думаю: что ты теперь делаешь? Сейчас, например, ты спишь. А я пишу письмо и люблю тебя. Это никуда не уходит, это управляет мной - можно так сказать? Даже если нет, ты меня понимаешь, так ведь? У нас второй день льют дожди. Дождь грохочет по крыше - она жестяная и очень звонкая. А вода сверху льется так, будто лопнули водосточные трубы. Странно... Зачем я пишу тебе о дожде? Подумал и понял: потому что не хочу заканчивать письмо. Ты все время со мной. Я хожу по Парижу, разговариваю с людьми, пытаюсь воспитывать Марианну - она вернулась из лагеря скаутов с идеями невозможными, похожими на ваши, но нам они не подходят, - а ты стоишь передо мной в своем милом платьице, улыбаешься и говоришь что-то ласковое. Тебя надо отгонять, как видение, чтобы не дать тебе появиться, когда я иду, например, на лекцию или держу экзамен по русскому языку. Русская экзаменаторша меня похвалила, а я подумал, что на ее месте могла бы быть ты. И так все время. Крутится колесо "Мулен Ружа", а ты его не видишь. Бьют фонтаны Версаля, а ты далеко-далеко. Ну, все. Как там пела ваша Татьяна? "Кончаю, страшно перечитать..." Какое-то там другое слово, но смысл я запомнил.
Помнишь, осенью мы ходили в ваш Большой театр? Золотой и красный, с огромным красивым занавесом. Мы сидели высоко-высоко и рассматривали люстру и красавиц на потолке - забыл, как они называются. Сцена внизу казалась такой маленькой, прямо крошечной, как экран телевизора, но голоса у певцов были хорошие. И всех героев было жалко, особенно Ленского. За что он погиб, скажи? Ведь эта его толстушка (забыл, как зовут) просто флиртовала, не больше. "Да, но с его лучшим другом", - сказала ты и была права. Это как я бы вдруг стал бегать за Ирой. Невозможно и стыдно! Но Онегин... Мог же он выстрелить в воздух? Я бы на его месте так и сделал.
Прости, я пишу какие-то глупости. Хочу написать "целую" и боюсь: а вдруг кто-нибудь... Лиза, не надо! Ведь это любовь. Не заменяй меня, например, Сашкой. Целую. Жан".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
- Опять лежишь? Опять сачкуешь?
Ира - строгая, подтянутая, нарядная и счастливая - ее южный роман растет и крепнет здесь, в Москве, - стоит над Лизой как разгневанная богиня. Мокрый плащ брошен на стул - снова забыла зонт дома, да и не было утром дождя, - сапожки на каблучках прижаты уже к батарее.
- Эй, красавица, где твои тапки?
Лиза, все так же лежа лицом вниз, чуть сдвигается к краю кушетки, опускает руку, молча вы-брасывает из-под кушетки тапки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73