Вспомним наш разговор через год-два.
- Нет, не забуду, - повторил Жан.
- Хорошо, пусть не забудешь, - сдалась мать, потому что мамы всегда сдаются, - но полюбишь другую.
- Никогда! - пылко воскликнул Жан.
- Никогда не говори "никогда", - слышал такое присловие? Да? Ну вот и славно. Полюбишь! Никуда от любви ты не денешься. Никому еще этого не удавалось. Даже там, на Севере, где холодно и уныло... А уж мы-то, с нашей южной кровью...
- Но я уже люблю, как ты не понимаешь? Я так страдаю!
- Конечно, - согласно кивнула мать. - Еще бы! Ведь она первой сказала "нет". Она, а не ты. С вашим мужским самолюбием это непереносимо. Почти непереносимо. А теперь - ешь! Даром, что ли, я так старалась?
- А я думал, ты заказала обед в ресторане.
- Ну уж нет! Когда приезжает сын, да еще из голодной Москвы!
- Не такая уж она голодная, - обиделся за Москву Жан. - Слушай их больше...
- "Их" - это радио, телевидение? - уточнила мать. - Но я сама видела на экране очереди.
- Да, - пришлось признать Жану. - Без очередей там - никак.
- Господи, какая неразумная трата времени, - пригорюнилась мать. - И сил, - подумав, добавила она.
- А Лиза не понимает, - сказал Жан и отложил вилку. - Они там думают, что так везде.
- Человек ко всему привыкает... Ты ешь, ешь...
7
- Спасибо тебе, Саша, такое спасибо! Лучшего фильма пока я не видела.
- Хороший фильм, - согласился с Лизой Саша. - Только уж очень печальный. Помнишь, как у Роллана: "Духовное наше существо скитается одиноким всю жизнь"? Но так показать одиночество... Ты не заметила, кто режиссер?
- Не обратила внимания.
- Я тоже. Хотя были же титры...
Они сидели в Сашиной комнате, потрясенные бельгийским фильмом, голодные, как волки зимой, и почему-то счастливые, несмотря на его финал, вообще - на тональность. Может, потому, что соприкоснулись с подлинным, настоящим искусством?
- Я, пожалуй, пойду, - из вежливости сказала Лиза. - Уже поздно.
- Погоди, - встрепенулся Саша. - Сейчас сварю кофе, стрельну у Зденека хлебца. Поляки - народ запасливый. А у меня - хоть шаром покати!
- И у меня, - виновато призналась Лиза.
- Так ты ж только приехала, - великодушно напомнил Саша.
- Могла бы привезти хоть фруктов, - не приняла его великодушия Лиза.
- Но ты спешила!
Саша привычно запустил пальцы в торчащие дыбом волосы, опечалился: вспомнил про Жана. Впрочем, природный оптимизм тут же взял верх: Жан далеко, а он здесь, рядом. Так что еще посмотрим! Как там говаривал тот же Жан? "Любите любовь!" А он, Сашка, о любви мечтал чуть ли не с первого класса.
- Все, бегу!
Саша схватил пачку кофе, джезве и метнулся на кухню. Пока грелась вода, смотался быстренько к Зденеку. Тот, как всегда, валялся на кушетке, только теперь уж в пижаме: отходил ко сну.
- Ну, чего? - лениво спросил он, приподняв с подушки голову.
Красивое бледное лицо - брови вразлет, прямой нос, тонкие губы выражало привычную скуку.
- Зден, выручай! - быстро и горячо заговорил Саша. - У меня дама, а хлеба нет!
"Писатели в большом долгу перед шахтерами", - неожиданно и скрипуче сообщило радио. Зденек перевел взгляд с гостя на хилый приемничек, протянул руку, выключил. До всего в его комнате можно было дотянуться, не слезая с кушетки - так он организовал свою жизнь.
- Чего это он? - позевывая, поинтересовался он. - Молчал-молчал, и вдруг...
- Вот ты тут валяешься, - назидательно заметил Саша, - а сам в долгу перед шахтерами.
- Так я не писатель, - снова зевнув, возразил Зденек.
- Ну журналист, - напомнил Саша. Они учились в одной группе, и Зденек, собака, уже печатался.
Зденек хотел сказать, что, во-первых, это не одно и то же, во-вторых, он пока что даже не журналист, только учится, но и говорить было лень. Он свесил руку с кушетки, выдвинул длинный ящик серванта, достал большущий батон - всегда покупал большие батоны, чтоб лишний раз не мотаться, примерившись, отрубил огромным ножом ровнехонько половину, подумав, снова нырнул в сервант и вынырнул с куском сыра.
- До чего же вы, русские, безалаберны, - счел нужным заметить. - На, бери. Сыр - даме.
- Разберемся! - обрадовался Саша. - Гранд мерси!
Он рванулся к двери, но неожиданная мысль принудила его остановиться.
- Слушай, - развернулся он к Зденеку, - а как же будешь ты журналистом? Придется ведь бегать - за интервью, в поисках темы... Волка ноги кормят.
- Надо - так побежим, - меланхолично заметил Зденек. - Читал мой опус в вашей знаменитой "Правде"?
Длинная рука с тонкими пальцами указала на стол. Там, на столе, прижатая массивной пепельницей, полной окурков, лежала газета - рупор официоза.
- Вре-е-шь! - изумился Саша.
Напечататься в "Правде" студенту, пусть даже иностранцу, честь немыслимая!
- Хочешь, возьми почитай, - великодушно разрешил Зденек.
- Потом, - не без ревности к счастливцу отмахнулся Саша.
- Ну да, у тебя дама... Значит, говоришь, кто-то там в долгу перед шахтерами?
- Это не я говорю, а радио, - возмутился столь явному передергиванию Саша.
- Не важно... Ну и фразка, мать вашу... В жизни ничего подобного не слыхал!
- Дураков везде много, - вступился за Родину Саша.
- Не везде, - возразил вредный Зденек. - У нас в Варшаве нашелся бы хоть один в редакции, кто сказал бы: "Вы что, ребята?"
- Так, может, это прямой репортаж, не в записи! - разгорячился Саша. И потом - ты же выключил! Может, этому дураку так ответили...
- Да, - согласился хоть и вредный, но справедливый Зденек, - тут я дал маху, надо было дослушать: в чем, интересно, состоит вышеупомянутый долг?
- Ясно в чем, - нехотя объяснил Саша. - Что о шахтерах не пишут романы и не слагают стихи. Ну, я пошел.
- Ах да, у тебя ж дама... Про даму-то мы и забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73