Я обрела четверть часа обещанной мне славы. И мой интерес к ней остынет, как только пройдет передача. Как пришла, так и уйдет.
После отъезда «Горячей линии» я звоню маме, чтобы предупредить о моем предстоящем всенародном представлении. Ее нет дома. Глори, глори! Аллилуйя! Зато я беседую с моей тетушкой.
Она взволновалась:
– Я запишу передачу на видео. Во что ты была одета?
Я описываю ей мое синее матросское платье для беременных.
– Я уверена, ты чудесно выглядела. Да, забыла сказать тебе. Я сшила для малышки стеганое одеяльце. Вышила крестиком азбуку и плюшевого медвежонка. По трафарету, конечно, из швейного набора.
Пока я болтаю с тетей Энн, Питер целует меня в щеку, вложив мне в руку записку, нацарапанную на обратной стороне старого счета. Он написал на том, что попалось под руку, забыв, что около Гарфилда лежит специальный блокнот. Я читаю: «До скорого, я ухожу обратно на работу», слушая, как тетушка Энн рассказывает о том, что все еще учит мою мать легче относиться к жизни.
Вдохновившись разговором с тетей, я набираю номер Джилл. Она отвечает.
– Наконец-то я поймала тебя, – говорю я.
– У меня осталось странное чувство после разговора с тобой, – отвечает она.
– И поэтому ты избегала меня. – Молчание подтвердило, что я права. – Что больше всего расстроило тебя? – спрашиваю я.
– Моя сестра нарушила брачный обет.
Молодец Джилл, думаю я. Ей всегда было трудно честно высказать свои мысли. Так же как и мне. Став взрослыми, мы вновь вернулись в общении к манере, установившейся в дни нашего детства. Она по-прежнему трудно отходит от обиды или злости, медленно и постепенно освобождаясь от нее. Иногда это ее состояние настолько затягивается, что я сама успеваю опять начать злиться.
Может, пора попробовать расставить все точки над «i». Если уж мама, по сравнению с которой твердыня Гибралтара выглядит хрупкой, пытается, то мы с Джилл просто должны договориться.
– Тебе не кажется, – спрашиваю я, – что вся наша проблема заключается в тайной зависти?
– С чего это мне тебе завидовать? – спрашивает она, но голос ее становится тише.
– Может, ты завидуешь моей независимости. А я завидую твоей внешности.
– Ты завидуешь мне? – Ее удивление еще яснее дает мне понять, насколько мы вновь прикипели к нашим детским ролям, так же как и избранным вариантам поведения. Правда, я попыталась расширить мои возможности.
– Об этом стоит подумать, – говорит она. Наш разговор звучит уже менее напряженно, чем в начале.
Я спрашиваю, как ее дела с Гарри.
– Получше вроде бы, – говорит она. – Он стал больше бывать дома. Верный признак того, что его интерес постепенно затухает, хотя я пока не уверена. – Она перешла на шепот: – Ведь если он и не уйдет от меня на сей раз, то может уйти в следующий.
– Возможно, ты сумеешь подготовиться к этому, – говорю я. – Попробуй преодолеть пассивность и перейти к активным действиям. – Это новая модель поведения для нас обоих.
Я предупреждаю ее об интервью в «Горячей линии».
Она стонет.
– Не волнуйся. Я не показывала твои детские фотографии. Никто даже не догадывается, что мы родственники, – успокаиваю я Джилл.
Мы вешаем трубки после одного из редких, самых значимых разговоров за всю нашу жизнь. Канал связи больше не заперт посредством автоответчика.
В честь нашего выпуска «Горячей линии» мы устраиваем вечеринку для избранных студенток и преподавателей, Питер обеспечивает нас закусками. Джуди приходит с сангрией. Тина приносит ватрушки с вишнями. Она рассказывает, что предпочла бы вкуснейшую ватрушку с тыквой в исполнении ее соседки, но эта кулинарка неверно поняла ее заказ. Насколько мне известно, Тина сама ничего не готовит. Я даже не уверена, знает ли она, что такое духовка.
Джуди передает мне лаваш. Полюбив Питера, я просто заболела восточной кухней, но нисколечко не устала от ее шеф-повара.
Джуди дружески обнимает меня, и я, вдруг осознав, что это уже восьмое объятие за сегодняшний вечер, начинаю понимать, какими трогательно чувствительными особами являются большинство моих собравшихся здесь друзей, как уволенных, так и неуволенных. Впервые в жизни я могу свободно и естественно обниматься с людьми.
Даже мужчины ведут себя с искренней трогательностью. Питер – единственный среди нас не причастный к работе колледжа, но его также встречают радушные мужские похлопывания и женские объятия. Тина одобрительно хлопнула его по плечу.
– Я обожаю всех без исключения, кого любит Лиз, – заявляет она.
– Но-но, не распускай руки, – предупреждаю я.
До меня доносятся обрывки разговоров. Марси, рассказывая Бобу о щелкающих звуках в южноафриканских языках, показывает, как их производят, сдвинув язык на сторону и выдувая воздух. Неуволенными среди нас оказываются только Джуди и Боб, но его вызывали на ковер и дали последний шанс. Объяснение, что он мужчина, звучит слишком просто.
Джуди спасают значительные суммы денежных субсидий, которые благодаря ей постоянно получает колледж. Ее общественная репутация слишком высока, чтобы Бейкер осмелился выгнать ее.
– Я уверена, что Самнер, якобы даже не помышлявший дотрагиваться до груди Мелиссы, вполне может в итоге стать гвоздем программы «Горячей линии», – говорит она. Последней появляется Аманда Силвер.
– Угадайте, кого я встретила сейчас в аэропорту?
За ней в гостиную входит Мелисса. Все приветствуют их объятиями и поцелуями, пока Боб не спрашивает:
– Мы не будем считать это сексуальными домогательствами?
– Нет, если мы друзья и если все происходит по обоюдному желанию, – говорит Мелисса.
На этот вечер Питер взял напрокат огромный телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83