Мы возвращаемся к его дому в молчаливой отстраненности. Под нашими ногами хрустит заиндевелая листва. Сладковатый прелый запах осени уже схвачен морозцем. Я останавливаюсь и завязываю один из шнурков на кроссовке, потом подправляю другой, чтобы они выглядели одинаково. В детстве я настаивала, чтобы мама перевязывала мне оба, даже если развязался только один. Мне нравилась симметрия, полный порядок.
Встреча с заведующей Уиттиер пробудила во мне чувство какого-то внутреннего беспорядка, я вдруг почувствовала себя подростком, захваченным врасплох начальником. Когда мне было шестнадцать, мы с моей лучшей подругой украдкой пробрались в помещение, где находился часовой механизм, управляющий всеми школьными часами. Моя подруга посмотрела на меня. Я посмотрела на нее. И не успела я сказать «не надо», как она перевела стрелки вперед, чтобы прозвучал звонок с урока. Когда мы вышли из этой каморки, меня схватил директор. А подруга моя успела сбежать. В наказание меня целый месяц оставляли в школе после уроков. Я вечно попадалась, пытаясь свернуть с пути истинного.
Как обычно, скрежещет ключ. И Питер вновь первым делом выпускает на прогулку Босси, а потом разводит огонь. Я грею воду и стараюсь переключиться на привычные дела нашей жизни, не желая думать о том, что заведующая Уиттиер может подумать о моем легкомысленном поведении. Но все тщетно. Голос Питера прерывает мои попытки выкинуть из головы встречу с заведующей Уиттиер.
– Лиз?
– Гм-м?
– В твоем договоре есть пункт о соблюдении этических норм?
– Да. Хотя из-за него пока никого не увольняли. – Я замыкаюсь в собственных мыслях. Поход к холодильнику помогает мне избежать дальнейшего разговора.
Глаза Питера следят за мной. Я не вижу их, но чувствую его взгляд. Может, он решил молчаливым ожиданием вытянуть у меня признание, как я вытянула его у Мэри.
– Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе.
– Не волнуйся, тебе ничего не грозит. Мы не можем. Я уже замужем. – Я ненавижу собственный стервозный тон, но сейчас стервозность позволяет мне быть отстраненной.
– Это запрещенный удар. – Он прав.
– Я пойду домой. – Я беру пальто, которое бросила на кресло.
– Домой? И где же твой дом? Там, где Дэвид? Или там, где его не бывает большую часть времени? – спрашивает он.
Босси косит на нас глазом со своей подстилки у камина. Ей непривычно слышать раздражение и резкость в наших голосах. Мне хочется сказать собаке, что я ее понимаю и что мне самой это непривычно.
– На сей раз ты так просто не сбежишь, Лиз. – Он становится между мной и дверью.
– А кто сбегает?
– Ты, – говорит он.
– Что ж, говори. А я послушаю. – Я плюхаюсь на кушетку, складываю руки на груди. Питер подходит ко мне.
– Да, я скажу. Послушай, год назад одна потрясающая женщина подошла к моему киоску. Мы поболтали. На пальце у нее было обручальное кольцо. Но от нее так и веяло одиночеством. Одиночество легко узнаёт одиночество. Понимаешь, что я имею в виду?
Я молчала. Он подтянул скамеечку и уселся прямо напротив меня, глядя мне в глаза.
– Потом случайно мы встречаемся на «Рождественских увеселениях», и это приводит меня к мысли, что можно встретиться с ней не только в киоске. Чем больше мы говорим, тем больше находим общего между нами. Поскольку она замужем и испытывает смешанные чувства, я долгие месяцы сдерживаю себя, даже не пытаясь ухаживать за ней. Одному Богу известно, как мне этого хотелось.
– Мне тоже хотелось тебя соблазнить, но я не осмеливалась. Меня вполне можно понять: зрелая женщина, соблазняющая юношу, заслуживает наказания.
– Безусловно, замужнюю женщину, целующуюся с одиноким мужчиной, который моложе ее на десяток лет, нужно приговорить к смертной казни, – усмехаясь, говорит он. – Но наконец-то мы дошли до постели. Мы проводим вместе больше времени, чем большинство женатых людей. Она ведет себя так, будто любит меня. А я все больше люблю ее, но мы никогда не говорим о наших отношениях. Говорим обо всем на свете, только не о нашей любви. Эта тема у нас под запретом.
Я поднимаюсь и иду к двери.
– Да, она все еще под запретом.
Чего я боюсь? Почему я ухожу домой? Хотелось бы мне разобраться в самой себе.
– Лиз. – Его голос терзает мне душу. Я боюсь повернуться, но останавливаюсь, хватаясь за дверную ручку, как за спасательный круг. – Нам необходимо поговорить о нашем общем чувстве, начинающемся на букву Л.
– Я боюсь.
– Чего?
– Не знаю.
– Ты любишь меня?
Я киваю, по-прежнему не оборачиваясь к нему.
– Тогда скажи это вслух.
– Не могу.
– Скажи. – Он разворачивает меня лицом к себе и видит мои слезы. Он встряхивает меня. – Скажи. Открой рот. Произнеси это.
Я редко говорила Дэвиду, что люблю его. Сфера чувств не входила в список обсуждаемых тем. Зажав рот рукой, я бегу в ванную и все закуски возвращаю обратно.
Когда я выхожу, Питер разводит огонь в камине.
– Все в порядке?
– Да. – Конечно, у меня не все в порядке, но с гриппом ничего не поделаешь. Мне не хочется садиться за руль, однако я вновь направляюсь к выходу. Я ненавижу грипп. Но он должен быстро пройти, поскольку я сделала прививку.
– Лиз.
Я стою спиной к нему. Сцена повторяется. Я могла бы счесть ее скучной, если бы не была так сильно расстроена.
– Я не хочу видеть тебя больше до тех пор, пока мы не сможем хотя бы поговорить о наших отношениях. – Когда я оборачиваюсь, он стоит спиной ко мне, глядя на огонь камина. – Я говорю серьезно. Так не может больше продолжаться. Я знаю, как ты относишься ко всему на свете, за исключением меня.
– Ты никогда прежде не возражал против моей семейной жизни.
Он так грохнул кулаком по камину, что на каминной полке задребезжал металлический поднос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83