Температуры у меня нет, и я собираюсь идти на дневные занятия.
Порой у меня мелькает мысль, что именно я должна платить колледжу за то, что он предоставляет мне возможность преподавать. Я отношусь к занятиям как к своеобразному спектаклю. Студенты заряжаются моей энергией и возвращают ее мне для повторного использования.
Однако колледжу следовало бы платить мне в два раза больше за административную работу, которую я ненавижу настолько же сильно, насколько люблю преподавать.
Фенвей по сути своей самый материнский колледж. Так можно сказать, учитывая, что это сугубо женское учебное заведение, однако шовинизм здесь совершенно ни при чем. Руководство и преподаватели в общем и целом стремятся сделать все необходимое, чтобы предоставить способным молодым женщинам все возможности для хорошего старта в жизни. У нас дорогостоящее обучение, но есть также и солидные местные стипендиальные фонды для студентов, у которых нет средств на обучение. Но не только поэтому мне нравится преподавать в нашем колледже. Вопреки последним скандалам в политической и деловой жизни, я чувствую себя творцом, создающим некий микрокосм в земном мире. Или, возможно, вызывающим к жизни особую материальность старого микромира. И поэтому я испытываю чувство гордости от моей успешной работы.
Многие из наших девушек сталкиваются с серьезными трудностями. Как раз сейчас я наблюдаю за двумя студентками, которые находятся на ранних стадиях анорексии. Их оценки становятся все лучше, а сами они все больше худеют. После Дня благодарения я отправлю их к Джуди в оздоровительный центр.
А состояние другой студентки, Мэри О'Брайен, беспокоит меня еще больше, чем возможная анорексия. Я пригласила ее зайти ко мне в кабинет. Она уже второй год посещает мои занятия. Ей дали стипендию на учебу от благотворительной организации Хилла, как одной из девяти детей, первой в семье, поступившей в колледж. Она съехала с круглой отличницы почти до двоечницы. В ее глазах будто погас свет. И это беспокоит меня больше, чем ее плохая успеваемость.
Пряча пышную грудь за учебниками, Мэри входит в мой кабинет. Раньше она ходила с распущенными волосами, а теперь ее рыжая шевелюра стянута резинкой в хвост на затылке. Она выглядит бледной, хотя люди с таким типом кожи всегда кажутся бледными. В прошлом году она ходила с самоуверенным видом, едва не важничая, а сейчас робко сутулится.
– Вы посылали за мной, профессор Адамс? – Она переминается в дверях с ноги на ногу.
Я показываю ей на свободный стул, который с трудом удалось втиснуть в мой кабинетик.
– У тебя резко снизилась успеваемость. Она не смотрит на меня.
– Я знаю, – говорит она после долгой паузы.
Я молчу, позволяя новой паузе повиснуть между нами, в надежде, что Мэри сама заполнит ее. Отсчитывают секунды мои новые часы, купленные в аптеке за углом.
Мэри смотрит куда угодно, только не на меня. Это довольно трудно в помещении такого размерчика, как мой кабинет. По ее щеке скатывается слеза. Я выискиваю в ящике стола бумажные салфетки, которые всегда держу там на случай подобных разговоров.
– Что случилось? – Я подхожу и кладу руку ей на плечо. Она берет салфетку и теребит ее в пальцах. Она молчит. Я жду. Жду и жду.
– По-моему, я беременна.
Я встаю перед ней, и она утыкается головой мне в живот. Сквозь ее рыдания я разбираю отдельные слова:
– Не смогу сказать… па… он убьет меня… аборт… изнасилование… ужас…
Я поддерживаю ее. Она отстраняется от меня, ее рыжие волосы разлохматились и прилипли к щекам.
– Ты что-то сказала об изнасиловании. Где это случилось?
– В Фенвее.
– Когда?
– Три месяца назад, – всхлипывая, говорит она.
– Ты сообщила об этом охране?
Она отрицательно мотает головой. Я беру ее дрожащие руки в свои. Они холодны, как лед. Убирая волосы с ее лица, я пытаюсь сдержать гнев. Фенвей становится опасным местом. Каждый год нам приходится предостерегать наших девушек. И каждый год мы узнаем по крайней мере о трех изнасилованных студентках. Мэри сама живет в этом районе. Она могла бы быть поосторожнее, но ей не станет легче от моих упреков.
– Почему ты решила, что беременна?
– С тех пор у меня не было менструаций. По утрам меня тошнит. И я все время хочу спать.
– Ты не делала тест?
– Нет, – говорит она.
– Ладно, значит, с этого мы и начнем. Мэри! – Она поднимает глаза. – Ты же не одинока. Колледж сможет помочь тебе. Ты веришь мне? – Она отводит глаза. Я беру ее за подбородок, поворачиваю лицо к себе. Она прячет глаза, но я выразительно откашливаюсь, вынуждая ее посмотреть на меня. – Так ты веришь мне?
– Я не знаю, что и думать.
– Все будет в порядке. – Она почти успокоилась. Я дала ей возможность выплеснуть свои эмоции или хотя бы справиться с волнением. – Я хочу позвонить доктору Сментстки. Ты разрешаешь мне?
Мне становится гораздо легче от того, что я могу поручить ее заботе Джуди, она отлично умеет разрешать девичьи проблемы, гораздо лучше меня. Несмотря на хрупкий внешний вид, Джуди руководит оздоровительным центром железной рукой. Хотя железо прикрыто бархатом. Студентки и служащие обожают ее.
Пока Мэри переодевается в раздевалке, мы проходим в кабинет Джуди. Некоторые доктора развешивают на стенах свои дипломы. А у нее висят фотографии ее детей – своих и питомцев оздоровительного центра. Я коротко ввожу ее в курс дела.
– Бедная девочка. Кроме того, она слишком набожная католичка, чтобы решиться на аборт. – Джуди закуривает сигарету. У нас мало курящих сотрудников. Джуди дымит только на работе и только когда расстроена. Затянувшись «Кэмелом» без фильтра, она собирает с языка крошки табака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83