– Но папенька!
– Ступайте, – и он отвернулся, уткнувшись лицом в подушку.
Зина подхватила мать, которая захлебывалась слезами, и поволокла её прочь из комнаты. Полина Карповна далеко не пошла и осталась сидеть тут же подле дверей. Прошло около часу, Полина Карповна, тихонько подвывая, позвала мужа. Без ответа. Прошло еще полчаса. Ефрем Нестерович не отвечал. Она заголосила. Снова сбежались и Зина и прислуга.
– Зина, доченька, сил моих нет, войди, посмотри. Я боюсь.
Зина перекрестилась и решительно вошла к отцу. Так как и от неё долго не было ответа, мать сама решилась и вошла следом. Зина стояла у постели Ефрема Нестеровича и рукой прикрывала его глаза.
Полина Карповна пережила супруга на две недели. Зина, похоронив обоих родителей, осталась одна. Она рассчитала почти всю прислугу и целыми днями просиживала в безлюдных комнатах. Семейное горе сделало её лицо угрюмым и состарило девушку лет на десять. Пустота и безмолвие обступили её со всех сторон. Одна, совсем одна, никому не нужная. Никем не любимая. Родители так любили своего ненаглядного сыночка, что и на тот свет поспешили за ним, чтобы не расставаться. А её оставили на произвол судьбы.
Правда, еще есть Таисия и её дети, родные племянники Зины, дети Анатолия. Но после того, что Таисия узнала о своем браке, она теперь не хотела видеть ни Зину, ни родителей покойного супруга. Молодая вдова, конечно, не могла не появиться на похоронах стариков Боровицких, но она явно старалась приходить в их дом как можно реже. А сейчас она и вовсе не пожелает видеть Зину, единственную из Боровицких, этой семьи, которая ввергла её в такой немыслимый позор.
Звонок. Зина вздрогнула всем телом. Кто бы это мог быть? Все соболезнования уже схлынули, подруг и друзей у Зины как не было, так и нет.
Шурша черным траурным шелком, в комнату вошла Таисия Семеновна. Зина вся вжалась в кресло. Ну вот, легка на помине. Пришла небось сказать, что более не желает знать и просит не беспокоить с визитами.
– Зина, ты очень бледна. Ты совсем не выходишь из дому?
– Нет, – покачала головой в ответ Зина.
– Так нельзя, ты не можешь все время оставаться одна со своими печальными мыслями. Мне тоже нелегко, но дети приносят мне радость и умиротворение.
– Да, они у тебя славные, все в…
Зина осеклась, хотела, как раньше бывало сравнить с отцом. Подчеркнуть сходство, это считалось в семье высшей похвалой для детей.
– Я их по-прежнему очень люблю, – произнесла поспешно Зина и печально умолкла, не зная, чего ждать от визита невестки.
Последние слова золовки болью отозвались в душе Таисии. Старший мальчик и впрямь был вылитый отец. Узнав чудовищную правду о муже и отце своих детей, несчастная женщина невольно отодвинула от себя сына только за одно его внешнее сходство. Бедный ребенок, не понимая в чем дело, однажды кинулся к ней на шею, обливаясь слезами.
– Маменька, маменька! Отчего вы больше не любите меня, как прежде?
– С чего ты решил, милый? – смутилась мать.
– Вы всех целуете, а меня нет, и по голове не гладите, как прежде! – и мальчик заплакал, уткнувшись матери в грудь.
– Бедное мое дитя, прости свою неразумную мать! Я люблю тебя, как прежде! – и она осыпала его нежными поцелуями.
Долгими ночами, лежа без сна в широкой постели, она без конца вспоминала свою жизнь с мужем и все пыталась найти в прошлом хоть что-нибудь, что бы дало ей намек на скрытую порочность его натуры. Нет, любовь так ослепила её, что она ничего не могла понимать и видеть правильно. Она негодовала на свекровь, так и не будучи уверенной, знала ли та страшную тайну. Ну а о свекре и говорить нечего. Не было дня, чтобы Таисия не проклинала его чудесное просветление. После похорон стариков Боровицких, вконец измучившись раздумьями, Таисия приняла решение и направилась к осиротевшей золовке. Нельзя было сказать, чтобы она очень любила сестру мужа, ей был не по душе резкий нрав Зинаиды. Но теперь, когда она приняла решение, только Зина могла ей помочь.
– Зина, я долго думала о том, что произошло между нашими семьями, – Таисия нервно прошлась по комнате. Зина вся сжалась в комок. – Теперь, когда с нами нет тех, кто знал эту гадкую правду, когда пресловутая Розалия изменилась так, что её не признает никто даже из близких знакомых, когда Желтовский сто раз поразмыслит, прежде чем обнародовать свое преступное соучастие… Словом, я решила для себя… Ничего не было, Зина. Ничего. Анатолий безгрешен. Наш брак законен. Я искренне скорблю о его кончине. И дети должны вырасти, почитая память отца как достойного и благородного человека.
Зина, дрожа, слушала Таисию.
– Я так люблю его до сих пор! – Таисия остановилась и заломила руки. – Я прощаю его, прощаю его ради наших детей, и буду молиться за упокой его души.
– Святая! Ты святая! – Зина подскочила и порывисто обняла невестку. – Храни тебя Господь!
– Поэтому я приняла решение, – продолжила Таисия более спокойным тоном. – Все должно вернуться в прежние рамки. Мы должны жить как раньше, и ничто не должно напоминать нам об этих ужасных днях. Значит, ты должна, как и раньше, перебраться к нам. Но теперь уже совершенно окончательно. Ты сестра моего любимого покойного супруга, и я прошу тебя. Живи с нами. С моими детьми. С его детьми.
Зина зарыдала. Она не могла найти слов благодарности. Когда слезы поутихли, Таисия уже с улыбкой произнесла:
– Наш траур будет долгий. Но мы не можем все время быть взаперти. Надо заказать для тебя несколько элегантных черных платьев, чтобы ты могла появляться на людях в достойном виде. Я не теряю надежды найти для тебя подходящую партию!
Глава тридцать третья
Странным и милым показался Желтовскому город Евпатория после большого, надменного, холодного Петербурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66