Теперь перед ним лежали лишь скрученные изгибы дороги, мелькая в сполохах факела, ухабистые, дребезжащие, не более чем легковесная реальность на огромной скорости. Дорога стала лентой, пересекающей небо. Освещенная башня, на галерее которой сгрудились зрители, выпрыгнула из темноты, оглушила приветственными криками и пропала. Огоньки превратились в тонкие золотые нити — фонари наверху, огни кораблей внизу.
И шансарец белой тенью позади.
Удар белого крыла… Они мчались бок о бок по дороге, теперь достаточно широкой, на скорости, заставившей замереть мир.
Словно во сне, навеянном силой, Лидиец обернулся и увидел лицо шансарца, смотрящего на него, тоже запертого в магии сна. В этот короткий миг они были братьями, и, как братья, могли убить друг друга за право первородства.
Шансарец занял внутреннюю позицию рядом с поднимающимися земляными террасами. Его атака была превосходно рассчитанной, но рискованной. Он точно выбрал место — участок дороги, где неровности земли оттеснили Лидийца на край. Теперь мимо неслись лишь камни (о любой так легко споткнуться!), зев ночи и вода. Если шансарец вдобавок к хитрости и коварству еще и подл, вот наилучший момент, чтобы проявить это свойство.
Словно в подтверждение подобных мыслей с затерянных во тьме утесов донесся жалобный звук. Скрежет железа и бронзы, лязг столкновения и шорох падающих камней, предсмертный девичий крик хиддраксов, летящий вдоль сторожевых башен, оповещая пригороды, что одна из колесниц нашла смерть на камнях залива. По тону крика стало ясно, что потеряна колесница Элисаарского Кандиса.
Но это произошло в другом мире. Здесь и сейчас существовали лишь две колесницы, и борьба шла только между ними.
Ни один из мужчин не смотрел на другого. Никто не пытался искусством или хитростью выбить колесницу соперника с дороги. Они шли голова к голове, факел к факелу, плечо к плечу. Когда кнуты взвивались, рассекая воздух высоко над спинами животных, они щелкали, как один. Слово какого-то из богов — Дайгота, Рорна или чешуехвостой госпожи светловолосого — связало их воедино. Теперь каждый старался, нажимая, настоять на своем, добравшись до высшей точки наслаждения чистейшей скоростью, мощь которой сметет противника и дарует победу.
Дорога начала сворачивать с утесов, забирая вправо, на северо-запад. Через три минуты, или даже меньше, кварталы и стены города вновь поглотят их. Возвращаясь домой, они помчатся по широким улицам, специально расчищенным для них, в ореоле дыма, жара и пены, летящей с животных, сквозь ревущую толпу, по внешнему кругу — к громаде стадиона, и снова через южные ворота ворвутся на песок меж трибун, где ждет треть Саардсинмеи…
И тут глубоко в ночи раздался новый голос. Отнюдь не плеск моря или стон смертельного падения.
Животные пронзительно заржали от ужаса, но, даже объятые ужасом, продолжали бег. Оба мужчины, светлый шансарец и темный Вис, обернулись и без колебания заглянули в колодец пустоты, где кружился звездный рой.
Голос раздался снова. Он доносился от океана, но это был не океан, не волнение воздуха и не рокот камней под колесами.
В хрониках Элисаара сохранилось упоминание о том, что сто или более лет назад бог Рорн торжественно вышел из воды. Тогда было время беспорядков и войн, а в такую пору делается возможным любое великое событие. Шагая по волнам, Рорн доставал лбом до небес — что ж, могло быть и так…
«Аааурроууу», — настаивал голос. Приглушенный, свистящий, мяукающий звук разрезал ночь.
Затем земля, уподобившись колесницам, кинулась вскачь. Раньше казалось, что дорога уносится из-под копыт и колес — теперь она сама складывалась, бросалась вверх, пинала их, пытаясь вытолкнуть прочь.
Регер услышал, как шансарец кричит на чужом языке — на языке своей родины, но имя богини Ашары разобрать было нетрудно.
Колесницы больше не летели. Снова став бренными вещами из дерева и металла, они боролись с восставшей землей. Упряжки хиддраксов с пронзительным ржанием и выступившей на губах кровавой пеной держали темп, толкая друг друга боками, сражались сами по себе и вместе с тем в одной команде.
Ночь наполнилась ревом, подобным крику десяти тысяч глоток на стадионе.
Тусклая горячая вспышка слетела с неба в море, раздался ужасающий гром, после чего все остальные звуки потонули в тишине, словно умер кто-то могущественный.
Земля успокоилась и выровнялась. Тряска прошла. Только камни еще срывались с откосов, недолго кувыркались в воздухе и без вреда проносились мимо, падая в море. Где-то наверху на склоне у чьего-то великолепного дома упавшая лампа подожгла деревья. В свете этих дополнительных факелов стало видно мертвенное лицо шансарца. Его сон кончился.
Обе колесницы изрядно потеряли в скорости, но продолжали двигаться, громыхая.
Кнут Лидийца прошел над согнутыми шеями животных, не задев, подхлестнув лишь резким звуком. Под его сопровождение Регер запел хиддраксам любовные слова, молитву нахлынувшего упоения. Увидев толпу близ пылающего сада, упряжка напряглась и оживилась. Они восприняли приказ Регера как благословение — ведь он спал в их стойлах, кормил их с рук, учил их и заботился о них… «Вперед, душа моя!»
Зрители наверху закричали и захлопали, не обращая внимания на горящий сад.
Шансарец, совершивший какую-то ошибку, проклинал его.
Чувствуя по натяжению поводьев, что его снова накрывает волной безумной скорости, сильной и глубокой, как близость, Лидиец смеялся над противником, и хиддраксы, колесница, весь мир смеялись вместе с ним.
— Скажи им там, в Шансаре-за-Океаном, что Рорн разгневался на тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126