Как и во дворце, помещение освещалось лампами, подвешенными над внутренней лестницей.
По ее расположению в роще и причудливой отделке он наконец понял, куда они пришли — на кладбище, а эта башня — одна из их могил. Однако собрание снаружи не было погребальной церемонией.
Аз’тира взглянула на него, прошла через круглый зал и исчезла в лестничном колодце. Он, и только он один, последовал за ней.
* * *
На верхнем этаже башни белизна мрамора кончалась на пороге угольно-черных покоев. Здесь на постаменте в черной чаше горел огонь, как в их храмах. В свете пламени не было видно ничего, кроме серебряного ложа и лежащего на нем человека.
Он мог быть одним из эманакир, которые ждали внизу. Сейчас их безупречные лица слились для него в одно, мужское и женское, повторяющееся снова и снова, исключая одну ее.
Человек на ложе дышал. Примерно раз в минуту его плечи и резкие линии ребер подергивались.
Аз’тира снова взглянула на своего спутника. Она подняла руку, как тогда, когда возвращала его ласку, но теперь рука останавливала его.
Приблизившись к смертному одру, она встала над ним. На вид она казалась сестрой дышащего трупа — так похожи они были.
— Урван, — громко позвала она.
Его веки дрогнули.
Она говорила внутри. И все же покои звенели от ее внутреннего голоса — мольбы, утешения, требования.
Глаза человека раскрылись, вылезая из глазниц. Он пронзительно закричал. Это был вопль арены, когда меч проходит меж пластинами доспеха, прямо в живот. Крик смерти, паники и неверия, ярости и отрицания.
— Урван, — снова произнесла она вслух, пока водоворот мыслей и энергий метался по черной комнате — и огонь в черной чаше, вспыхнув, загорелся ровно.
Женщина склонилась над своим борющимся братом. Ее руки легли ему на лоб и горло. Его тело дергалось и выгибалось. Он одиноко лежал на ложе смерти, словно умирал еще раз, но теперь дышал размеренно.
Через некоторое время Аз’тира распрямилась. Когда она сделала это, человек медленно сел на постели. На его лице обозначилось недоумение, но вскоре это выражение сошло. Он приходил в себя. Он был эманакир. Они смотрели друг на друга, разговаривая в умах. А комната пела.
Пламя застыло в агатовой чаше. В собачьих глазах окон стояла полная тьма.
Вскоре мужчина-эманакир поднялся с ложа. Он мельком взглянул на Регера, но его глаза скользнули по темному человеку в белой одежде без особого внимания. Перед Аз’тирой эманакир склонился в почтительном жесте Равнин, коснувшись рукой брови и сердца. Затем без иных слов и церемоний он прошел мимо нее и спустился по внутренней лестнице.
Мужчина и женщина остались лицом к лицу в покоях смерти и молчали, пока из скрытого ночью кладбищенского сада внизу не раздался единый воздушный толчок, оглушающий, как любой крик.
— А ты была одна, — наконец произнес он.
— Не просто одна, но еще и в Элисааре.
— Это всегда так жестоко?
— Разве легко родиться? — отозвалась она. — Урван отказался от жизни двадцать дней назад в обмен на возвращение. Это наше последнее испытание. Те, кто решился пройти через это и возродить себя, становятся избранными Ашнезии. Сейчас нас тут только десять, но на самом деле каждый должен встретиться со смертью и перехитрить ее. В башнях рядом лежат другие, которых смерть поймала на год или даже больше. Их плоть остается прежней. Это залог того, что они вернутся. Как только начинает мерцать искра жизни, мы приходим к ним, как посланники, кто-то из тех, что уже прошли через это раньше, — ее глаза были прикованы к темноте за окнами. — Я переносила восстановление в одиночестве, но, по крайней мере, обошлась без самоубийства. Меня убила девушка из таверны, чтобы спасти тебя от моего яда. Я всего лишь приняла от нее кувшин. Она даже украсила его лилиями для меня.
— Тебе и в голову не пришло попросить меня о другой заботе, — перебил он. — Подождать тебя.
— О нет, — воскликнула она. — Нет.
— Так как, по твоим же словам, ты думала только о смерти.
— Да, может быть, я поступила нечестно. Все подобные мне получают предупреждение. Некоторые из посвященных моего народа способны вернуться за одну ночь. Но тогда… — она посмотрела вниз, на пустое серебряное ложе. — Как все неудачно сложилось.
Он ждал ее сейчас, если не смог сделать этого в Элисааре.
— А еще ты не хотела свидетелей своему возвращению в муках, — в конце концов сказал он.
— Я вопила и царапала себя ногтями, — ответила она. — Я не знала, как меня зовут, кто или что я такое. Я считала, что я животное, рыба, змея, думала, что жизнь — это смерть. Я умирала, кровь текла у меня изо рта, я в совершенном ужасе пыталась разорвать путы. Нет-нет, я не хотела, чтобы ты видел все это. Тело стало свинцовым, глаза ослепли. Пытаясь кричать, я немела, а дыхание удушало . Страдание, агония… Умирать было проще. Однажды я могу умереть совсем и уйти. Но сейчас — как я могу быть в чем-то уверена? Жизнь — это наше наказание и наше благословение. Ибо ты справедливо обвиняешь меня. Мы уже не люди — мы боги.
Она откинула голову, волосы блестящей волной окутали ее, глаза наполнились бескровным огнем. Сила текла сквозь нее, словно лучи зимней луны. То, о чем она говорила ему несовершенным языком людей, было не более и не менее чем фактом.
— В конце концов мы станем теми, кем были, какими остались в своей истории. Есть память. Она говорит, что мы были крылаты. Я почти уверена, что это возможно. У нас есть обычаи из земель над небом, и говорят, что мы ушли из этих мест на колесницах, подобных звездам, и вернемся туда, чтобы вернуть себе множество королевств. Мы видим это в снах. Я тоже. И когда я сплю… там совсем другие цвета, которые я даже не могу описать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126