К тому же его воля, его неистребимая тяга к жизни продлят битву и за гранью беспамятства. Будучи на три четверти трупом, он все равно продолжит бороться, соскальзывая, сражаясь, ловя глоток воздуха, цепляясь и проигрывая свою жизнь — шаг за шагом, миг за мигом.
Ему будут давать воду и даже пищу, пока он будет способен есть.
Это может продлиться долгие дни.
Теперь в его жизни присутствовали свет и тьма, восход солнца, просвечивающий сквозь огромный парус, и закат за спиной, бросающий перед ним на палубу его тень. Закорианцы старались не наступать на нее, ибо это было дурной приметой.
Чуть позже Кесар перестал все это замечать.
Он задыхался. Чтобы сделать вдох, нужно было изо всех сил прижать к столбу пятки и нижнюю часть спины. Тогда руки слегка освобождались, и кровь с головокружительным ощущением приливала к легким, позволяя им расшириться. Он сохранял это положение, пока мучительная боль в напряженных ногах и спине не лишала мышцы сил. Затем снова повторялись все этапы агонии.
Очень скоро разные виды боли перестали отличаться для него. Приподняться и вдохнуть, превозмогая боль — или обвиснуть и задыхаться в боли...
Он пил воду, глотал жидкую кашицу и смотрел в небо.
Море было спокойным, палуба слегка покачивалась, как танцовщица. Люди двигались вокруг или стояли, наблюдая за ним. Но они были призраками и не имели значения, так же, как небо и море. Значение имела лишь боль, и этим значением была жизнь.
Когда солнце взошло в четвертый раз, он позабыл свое имя.
Он слышал разговоры там, снизу. Один человек, с ярким отблеском в левом глазу, подошел и потрогал его ноги — мягко, почти заботливо.
— К’сар, ты все еще жив? Четвертый день, К’сар эм Кармисс. Не знаю никого, кто протянул бы так долго, — и затем: — У него сочится кровь изо рта. Легкие кровоточат.
Кесар повернул голову. Небо было малиновым, свет дробил парус на осколки. Что-то приблизилось и коснулось его лица. Миска, поднятая на палке. Вода. Он потянулся к ней губами.
— Нет, — прозвучал тихий голос девушки у самого его уха, а может быть, прямо в мозгу. — Не пей ее, Кесар. Не пей.
— Пошла вон, сука, — прохрипел он. Его язык нашел воду.
— Нет, — настаивал голос. — Не пей.
Вода была безвкусная, ему не хотелось ее, невзирая на жестокую жажду. Его тело сделало попытку кашлянуть, и немедленно острая боль пронзила ребра. Тогда ее руки обняли и поддержали его. Прохладные, ароматные руки — лучше любой воды.
— Послушай меня, — снова произнесла она. — Кому еще мы с тобой могли доверять с самого детства, кроме друг друга?
— Я должен жить, Вал-Нардия, — прошептал он. — Вернуть то, что они отняли у меня. И если ты хочешь, чтобы я жил, я буду жить — ради тебя. Яд, болезнь, рана в любом бою — все это ничто. Я пройду сквозь огонь, воду и небесный гром... Вал-Нардия?
— Я здесь.
— Я буду жить, — повторил он. Прядь ее красных волос шевельнулась в красном небе, когда она склонилась, поддерживая его. Это была Вал-Нардия и никто иной. Ее облик не изменился. Голова Кесара легла ей на грудь.
— Тогда живи, — сказала она. — Дай себе уйти и живи.
Внизу пошевелился Дхакер, придерживая свой опаловый глаз.
— Он не принимает воду, — ткнул пальцем закорианец, поднимавший миску наверх.
— Он мертв, — склонил голову Дхакер.
Они не отдали его Рорну и не предали сожжению по обычаю желтых народов. Просто оставили на столбе — разлагаться или стать кормом для морских птиц. Задолго до того, как корабль прибыл в Таддру, от короля Кармисса не осталось ничего, кроме костей — которые могли быть костями любого другого умершего.

КНИГА ПЯТАЯ
УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
25
Среди полуденного жара высоко на золотом камне сидела женщина и смотрела вдаль, через реку. За ее спиной вздымались черные разрушенные стены. Летнее солнце обожгло ее почти до черноты, всю, кроме серебряного браслета на левом запястье, который, если приглядеться, был вовсе не браслетом, а кольцом серебряных чешуек, растущих прямо из руки.
Яннул, вышедший из древнего зорского города, остановился под валуном и тоже посмотрел за реку. Люди на том берегу занимались своими повседневными делами, как и весь последний месяц. Та ночь, заря Силы, когда весь мир звенел, словно колокол, давно прошла. Жители заречных деревень, очень легко относящиеся к сверхъестественному, быстро перестали вспоминать о ней, как о чем-то вполне обычном.
— Сафка, — позвал Яннул через какое-то время.
— Да, — ответила она. — Я знаю, ты возвращаешься домой.
— В свою усадьбу в Амланне, — подтвердил Яннул. — Медаси считает — нам обязательно надо вернуться. Она говорит, что наш старший сын придет туда. Мы не знаем, где он сейчас, но она уверяет, что в безопасности.
— О да, — подтвердила Сафка. — С твоим сыном все в порядке.
Ее голос был отстраненным и очень красивым. Поначалу он и не осознавал, какой у нее прекрасный голос. Возможно, это доказательство ее королевской крови. Она ведь текла и в ее жилах тоже, разве не так?
— Да, — снова подтвердила Сафка, — во мне есть эта кровь.
— Мне совершенно не хочется, чтобы кто-то читал мои мысли, — уронил Яннул.
— Прости. Твои тайные мысли скрыты вполне надежно, но кое-что пробивается, словно лай собак. Я все еще не знаю, Яннул, правда ли это.
— То, что ты дочь Амрека? Ты не похожа на него. Но эта отметина на твоем запястье...
— Это проклятье Анакир.
— Может быть, не проклятье, а всего лишь символ, — возразил Яннул. — Оно ведь ничем не повредило тебе. Мог ли Амрек неправильно понять смысл своей меты?
Она посмотрела на него сверху вниз. Ее глаза были черными глазами Висов — как у Повелителя Гроз Амрека? Сафка очень сильно изменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181