Наконец-то он узнал правду! Скрытая рука сионизма эксплуатировала здоровые чувства расово-сознательных патриотов, чтобы втянуть их в массовое убийство, которое служило бог его знает каким целям!
Но если Питер пойдет в полицию, то он рискует надолго попасть в тюрьму! Он заплатит слишком высокую цену за разрушение подставной сионистской организации. Джеймс полагал, что он может сделать больше для своей страны, если не будет год за годом проводить в мрачной тюремной камере. Эти практические соображения натолкнули его на мысль пообещать полиции выступить свидетелем в суде в обмен на снятие с него обвинений.
Инспектор Ньюман пришел к выводу, что пытать Быстрого Ника – дело утомительное. Хотя жертва время от времени теряла от боли сознание, сукин сын отказывался просить пощады и, очевидно, не имел ни малейшего намерения подписывать заявление. Этот факт сам по себе для инспектора не представлял проблемы, так как полиция имела более чем достаточно доказательств, чтобы засадить Картера даже не прибегая к вынужденному признанию или другим, еще более незаконным методам. Ньюмана, однако, раздражала сама ситуация, потому что по его понятиям, каждый полицейский допрос был сражением двух воль, в которой шансы были явно не на стороне подозреваемого. Инспектор чувствовал себя обманутым каждый раз, когда оказывался не в состоянии легко вырвать победу у оппонента. Любой идиот мог довести до больницы человека, пристегнутого к креслу наручниками, но сломить при этом волю преступника могли только сливки полицейского мира.
– Послушай, Картер, – сопел Ньюман. – Ты мне не нравишься.
– Никогда бы не догадался! – Ник изрек саркастически, не меняя выражения лица.
– Заткнись! – ударив подозреваемого в рот, инспектор почувствовал, что проваливается в черные глубины отчаяния. – Заткнись и слушай, что я тебе скажу. Я столько времени потратил на тебя, я ночь не спал, и все потому что ты отказываешься сделать заявление. Ты, вероятно, этим очень гордишься. Однако должен тебя предупредить, что я могу посвятить еще много времени этому расследованию. Ты не будешь так охуительно себя чувствовать после того, как я поработаю с тобой три недели. Поэтому, почему бы тебе не облегчить жизнь себе и другим, и не признаться, что ты взорвал кенотаф?
– Я ничего не скажу до тех пор, пока не увижу адвоката! – выплюнул Ник сквозь сжатые губы.
– Это твой последний шанс, – угроза Ньюмана прозвучала довольно неубедительно. – Я с тобой охуительно заманался, поэтому пойду вздремну, если только ты не передумаешь и не подпишешь признание. Я бы с удовольствием тебя запинал до смерти, но я предпочитаю, чтобы ты был в сознании и мог поразмышлять о том, что произойдет. Если в ближайшие минуты ты не подпишешь заявление, то тебя пошлют в Лондон, и мы встретимся там уже вечером. Со мной будут медики, которые вколют тебе много всякой всячины. Доктора будут советовать мне, как причинить тебе максимальную боль так, чтобы ты потерял сознание. Это жестоко, очень жестоко, это гораздо хуже, чем все, что я могу здесь сделать с тобой при помощи кулаков и чайника с кипятком. Подумай об этом: эти эйнштейны, эти профессионалы медицинских пыток, всю свою жизнь посвятили тому, чтобы научить такое говно, как ты, значению слова «боль».
– Ты пиздишь, – ухмыльнулся Быстрый Ник, – и меня не интересуют твои мудацкие патологические фантазии на тему концентрационного лагеря. Слушай сюда, легавый, мне нужен телефон и адвокат. Закон говорит о том, что я имею на это право. И как только я этого добьюсь, меня тут же отпустят.
После этих слов Ньюман вскочил из кресла и принялся пинать Картера. Уставной полицейский ботинок несколько раз ударял в пах подозреваемого. Быстрый Ник моментально отключился. Тем не менее, инспектор продолжал пинать Картера, а позже пинать по всей комнате и уставной полицейский стул, к которому нигилист был привязан. Через нескольких минут такой бешеной активности Ньюман мешком упал на пол и разразился слезами. Прошел целый час, прежде чем инспектор собрался с духом для того, чтобы подписать приказ о переводе Быстрого Ника в Брикстонскую тюрьму.
Сортирный Рулон Бэйтс вел команду нигилистов в масках по Парквею к Кэмден-Хай-Стрит. Команда была вооружена бейсбольными дубинками, ножами-бабочками и коктейлями Молотова. Бабы визжали, а мужчины втаптывали детей в асфальт – люди, отправившиеся за покупками в выходной день, пытались ускользнуть из рук пролетарской бригады. Однако телок из рабочего класса на высоких каблуках, в чулках и мини-юбках не трогали. Нигилисты охотились за богемой, модниками из высших классов и додиками в костюмах.
– Вот, возьмите сто фунтов и все мои кредитки, – сказал бизнесмен и протянул бумажник.
Сортирный Рулон принял добычу, после чего размахнулся и ударил этого клоуна по голове дубинкой. Послышался вызывающий тошноту хруст ломающейся кости и через секунду одетый в костюм человек средних лет лежал в луже собственной крови. Бэйтс тем временем нашел себе новую жертву – сорокалетнюю женщину, на лице которой было написано: сука из высшего общества.
Другие боевики кидали бензиновые бомбы. Коктейль Молотова разбил ветровое стекло Мерседеса и превратил в живой факел генерального менеджера одной широко известной транснациональной компании. Сидящий за рулем БМВ арт-дилер был настолько взбешен, что, пытаясь раздавить трех мародеров в масках, вывел свой нацистский игровой автомат на тротуар. Троица выскочила из-под колес, и вместо них убийца-любитель раздавил молодую мать с двухмесячным ребенком. После этого его авто въехало в витрину магазина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79