.. Особенно вот теперь, как в одиночестве одурь взяла и сто дней изо дня в день не знаешь, чего дожидаешься, кто его знает, на что б кинулся, только б истоме этой конец положить. (Осматривается.) Есть тут мышьяк; есть веревки... Прости господи душу грешную... что за дурь в голову лезет... А особенно нынче... Нынче уж день какой-то... словно ему так не минуть без чего страшного. (Слышен вой бури.) Ишь воет!.. Неспокойна я всегда в это время... Что это и Калина Дмитрия нынче что-то запоздал... Не могу сидеть одна... дверь нарочно отперла... Все вот будто смерть мне в глаза засматривает: нет-нет да и вздрогну. (Кладет руки на стол и опускает на них голову.)
ЯВЛЕНИЕ 2
Марина и ее мать (слепая).
Мать (входя ощупью, с клюкою). Куда ж я это, дура, забрела? Хотела через двор пройти на кухню корочек поискать, размочить. Провести-то некому и забрела не знаю куда. (Громко.) Эй! есть тут жив человек, где это я?
Марина (вздрогнув и вскакивая). Родимая! родимая! (Бросается к матери.) Ты ль это, матушка?
Мать (роняя клюку). Марина! дочка! (Ощупывает руками ее лицо.)
Марина. Я, матушка! я, я! Иди сюда, садися; дай мне хоть насмотреться на тебя. (Ведет мать к сундуку.)
Мать. Так ты не умерла? А мне все шутят, говорят на улице: "твою Марину-то, говорят, распотрошили".
Марина. Распотрошили, матушка, распотрошили. Я уж три месяца здесь прячуся от наших лиходеев.
Мать. Смотри пожалуйста! А я ведь верила, что нет тебя. Я так и говорю, когда меня чем попрекают здесь: я говорю, все это оттого, что нет моей дочки Маринушки; уж она бы, говорю, хоть при каком великом горе, меня в обиду не дала бы. А ты, голубушка, жива! (Лаская ее.) Лебедушка моя! голубка!
Марина. Ах, родная моя!.. Жива; да что по мне... куда мне выступить?
Мать. Так вместе будем жить... я при тебе останусь... а то меня все... гонят вон... Калина Дмитрия выйдет со двора, а мать его с сестрой и гонят... "Вон, говорят, ступай, толпега старая"... По всякий час ему не жалуюсь... терплю...
Марина. Ах, мамушка, не говори! У тебя нет дочки; я не могу тебя взять: я сама в амбаре скрываюсь...
Мать. В анбаре! Зачем в анбаре?
Марина. К мужу выслать хотят.
Мать. На что ты ему? Он пьяница, он все пропил, писали.
Марина. Так что ж? Назло это делают.
Мать. Все назло, дитя, делают. Как я плакала, как сказали, что ты пропала, просила, чтобы меня с молчановской дачи не выгоняли... (понижая голос) нет... не послушали, назло выгнали. Фирс Григорьич сказал: "Здесь, говорит, не богадельня, а опека теперь... Ступай, говорит, свою дочь разыщи, тогда и упокой тебе будет". А я баю, где, баю, мне, родной, искать ее? меня, говорю, слепую, собаки съедят... "А ты, говорит, с палочкой". Все, деточка, у нас наше добро отобрали: два твои матеревые платья взяли. Ты их сама выработала на кружевах; а они говорят, это, говорят, Молчанов дарил...
Марина. Бог с ними, матушка! Какие там платья считать: мы сами пропали.
Мать. Да, да, да, детка! Я уж так себе и думала, как меня вчера обидели: не найду, говорю, если ее еще три дня, Маринушки, и жизни себя решу; да вот и нашла. А то они, мать-то с сестрой Калины Дмитрича, без него все вон меня гонят. Калина Дмитрич говорит: "иди, старушка, со мной щи есть"; а когда его нет, они и хлеб от меня запирают. Не как мы с тобой дуры, когда было что, всем были щедрые да раздачливые. "иди, говорят, по миру - ты убога: тебе всякий подаст". Ономедни послушала их: пошла у соседей попросить, а ребятишки собаками травить стали, балуючись, - пес злой такой кинулся, тут за самую грудь и прокусил, а мне отбиться не видно его... Смеются: "это за то, говорят, эту грудь прокусил, что дочку гордячку выкормила..." Я уж нонче вечером на кухню хожу: тюрьку себе из корочек мочу.
Марина. Мамушка, да ты б самому-то об этом сказала!
Мать. На что, детушка, ссорить их! Он говорит: "ешь со мной щи, старушка". Я с ним и ем, когда дома он. - Это они, пересмешницы. Они говорят: "о чем, старая, плачешь?" Я в уголке о тебе плачу, а им говорю: про домик свой плачу. По холоду-то теперь, донюшка, похожу, все в домик и манется. Тепленький, говорю, у нас свой домик был; печечка в угле была... старые косточки плачут по печечке... А они на свою печь не пущают... не-ет, не пущают, - сами опят. При нем погреюсь, а без него... "не рожать было, говорят, дочки гордячки". И Фирс Григорьич намедни за обедней копеечку подал мне и тоже говорит: "Надо бы говорит, тебя дочке-то твоей пожалеть. Ишь, говорит" ты какое мирское челобитье, в лубочке связанное"... Пожалей меня, дочушка!
Марина. Мамушка! сердце мое разорвалося, тебя слушаючи; да что ж я поделаю?
Мать. "Домик, говорит, ваш отдам", говорит Фирс-то Григорьич.
Марина. Матушка! да неужели ж ты не знаешь, чего он от меня хочет-то?
Мать. Ничего про то не сказал. Так, верно, чтоб ты покорилась, хочет.
Марина. Так! так!.. Мамушка, кто нынче что-нибудь так делает? О боже мой! Да скорее солнце на восток с запада пойдет, чем мужчина что-нибудь женщине так, даром сделает!
Мать. "Нехорошо, говорит, что дает собакам грудь-то твою кусать, откуда молоко сосала. Это, говорит, была ее житница". Я, говорю, не ропщу на господа: у меня добрая, честная дочь, а люди смеются: "Что, бают, честь, когда нечего есть. Вот, говорят, у бабушки Дросиды Аленка може не совсем очень честная, да у ней, у бесчестной дочери, мать и сыта, и одета, и в храм божий выйти ей есть в чем, за дочернин грех помолиться, и ты б, говорят, так-то молилась". А я того ничего не знаю: мне только в домик наш с тобой хочется.
Марина (ломая руки). Ох, боже мой! боже мой! вправду посылай лучше тяжелое свое горе одному несть.
Мать (лаская Марину.) Ты не сердися, доня: может, я что глупое говорю.
Марина. Мамушка! делала ты для меня когда грех какой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34