А решетка-то довольно густая и наверняка не съемная, сквозь такую помеху может только настоящий мастер стрелять.
Подошел Крячко, тоже взглянул на дом и веранду, сказал:
– Для снайпера смешное дело. – Он повернулся к крану. – Шоссейка, по которой мы подъехали, огибает строительство и вскоре возвращается на Дмитровку. А в принципе сюда подъехать и уехать можно по-разному. Машину можно оставить за любым поворотом, у брошенной бытовки, неработающего крана.
– Спасибо, ты настоящий сыщик. – Гуров кивнул на рюкзак с посудой и закуской: – Сидор возьми и пошли, а то мы слишком долго тут светимся.
– Один выпей, другой убери, все по справедливости.
– А где ты встречал, чтобы все по справедливости? – удивился Гуров.
– В дом не пойдем? Так зачем мы сюда пилили?
– За вдохновением, Станислав. – Гуров широко зашагал по вязкой земле, выбрался на шоссейку, начал топать, пытаясь стряхнуть с сапог грязь.
Крячко подобрал обрывок газеты, зашел в лужу, аккуратно обмыл сапоги.
– Багажник у моего автомобиля не примет твою обувку. Придется тебе ее в руках до Москвы везти.
– Тиран и собственник, – тяжело вздохнул Гуров, шагнув в лужу, и последовал примеру товарища.

Глава вторая

Финансист, президент коммерческого банка Виктор Михайлович Якушев, сидя за фигурным столом своего офиса, разговаривал по телефону, точнее, слушал абонента, кисло морщился, даже положил телефонную трубку на стол, вытер платком вспотевшую ладонь, взял трубку и, прерывая собеседника, сказал:
– Чушь собачья, даже слушать не желаю. – И положил трубку.
Якушеву было под сорок; холеный, элегантный, почти всегда спокойный, он был обыкновенным русским гением. Это все враки, что в России гениев больше нет, что их извели вконец. Гениев на шарике разбросано довольно равномерно, но вот рождаются они редко. Музыканты, художники, скульпторы и врачи. Якушев родился финансистом. Задержись перестройка на десяток лет, и сидеть бы ему безвылазно в остроге, так как неуемная страсть делать деньги была в нем сильнее остальных чувств. Соловья можно убить, но не петь соловей не может. То ли земля под Россией повернулась вовремя, то ли Витька Якушев родился в самый раз, но к сорока годам он получил все условия для удовлетворения своей страсти. Гениев не любят, что, собственно, закономерно. Признавая человека гением, сам, грешник, автоматически превращаешься в пигмея. Кому приятно? Карузо – ладно, Пушкин – бог с ним, они своим существованием не унижали, хотя бы потому, что уже померли. Но без арий и поэм может легко прожить подавляющее большинство человечества, жить и не ежиться. Деньги нужны всем, каждому абсолютно. И если некто умеет делать деньги в сто, тысячу раз быстрее и легче, то такой факт многих раздражает.
Якушев обо всем этом был прекрасно осведомлен, способности свои тщательно скрывал, о его состоянии ни один человек, тем более мать с отцом, даже не догадывались. Офис Якушев себе построил шикарный, не забыв предупредить художника и архитектора, чтобы все было по самому высшему классу и при этом ни в коем случае не бросалось в глаза. Только настоящий знаток мог оценить количество и качество мебели и прочий неброский интерьер помещения, звукоизоляцию, упругость покрытия под ногами.
За подковообразным столом хозяина, почти в углу, стояла статуя девушки, казалось, она смотрит в окно и одновременно лукаво поглядывает на присутствующих. Мраморная прелестница стоила миллионы долларов, но большинство посетителей Якушева не обращало на скульптуру внимания; кто и замечал, считал статую блажью хозяина, его данью моде и преклонением перед Западом. Однажды французский банкир отвлекся во время беседы, отошел к окну, глянул на мраморную девицу мельком, и постепенно улыбка исчезла с его тонких губ, он взглянул на статую внимательно, нагнулся, даже присел, чтобы получше рассмотреть клеймо автора.
Через год многие, очень многие иностранцы знали, что в кабинете господина Якушева стоит подлинная статуя одного из учеников Микеланджело Буонарроти, статуя входит в каталог такой-то, а цена ее вот эдакая.
Якушев был гений и умел делать деньги. Русский рынок был дик, непредсказуем, сильно смущал финансиста, но другой родины у него не было, а он и раньше знал, а недавно вновь убедился, что будь то Рим, Париж, Берлин, везде едино – финансист без корней, эмигрант в первом поколении, в лучшем случае второй сорт. А для Якушева существовал лишь один сорт – высший, он же и единственный.
Финансист продолжал сидеть за столом.
Состоявшийся разговор по телефону вывел Якушева из себя. Он был лучшего о себе мнения… Позвонил секретарь, Якушев нажал кнопку, пригласил войти.
Массивная дверь приоткрылась, девушка вошла бесшумно. Негромко, но отчетливо сказала:
– Виктор Михайлович, вас хочет видеть сотрудник милиции. Я сказала, что существуют приемные часы, но он настаивает.
Якушев вновь бросил недовольный взгляд на телефонный аппарат, словно он и был виновником сегодняшних бед, заставил себя улыбнуться и саркастически произнес:
– Ну, если господин пристав предлагает садиться… Просите.
Якушев был не только гениальный финансист, но и опытный психолог. Человек вошел не сразу, дверь успела закрыться, значит, милиционер не топтался рядом, а читал, сидя в кресле, или стоял у окна.
Одним взглядом хозяин оценил и осанку гостя, и великолепную фигуру, и костюм, не новый, но отлично вычищенный и отутюженный, туфли не люкс, но достойные, носки и рубашка в цвет.
– Полковник Гуров. – Он поклонился, а так как освещение в кабинете не давало вошедшему сразу увидеть лицо хозяина, то сыщик на Якушева и не посмотрел, а оглянулся вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12