– Если на сыщика не «катят бочки», значит, он не сыщик, а сторож садового участка, – говорил порой Крячко и следил, чтобы на гостевом столе всегда лежала папка с чистой бумагой и шариковая ручка, которая регулярно исчезала.
Станислав, обнаружив очередную пропажу, записывал подозреваемого в краже на страничку отрывного календаря, грозился привязать шариковую ручку к ножке стола и клал на «жалостливую» папку новую, которую сам недавно позаимствовал в чьем-нибудь кабинете.
В общем, кабинет старших оперов главка угро никак не походил на каземат, в котором зачастую плакали мужчины, рыдали женщины, матерились менты, некоторые в генеральских погонах. Никто в этом кабинете никого и пальцем не тронул, но человек очень болезненно реагирует, когда ему в лицо говорят о нем правду. А добывать правду и порой излагать ее вслух являлось профессией хозяев этого обычного канцелярского кабинета.
Гуров работал в сыске двадцать лет. Высокий, стройный, элегантный, с задумчивыми и светлыми глазами под темными бровями, он очень нравился женщинам и крайне не нравился начальству.
Крячко был ниже ростом, круглее в талии, проще лицом и одеждой, любил балагурить, жаловаться на жизнь, и внешностью и манерами временами походил на знаменитого солдата Швейка.
Сыщики знали друг друга давно, пережили и взаимную неприязнь и недоверие, ссорились и вновь шли рядом, порой ползли, сплевывая кровью. Они были очень разные, но их прочно объединяли такие качества, как честность, которая не мешала порой хитрить и недоговаривать, верность своему слову, опыт розыскной работы, дружба и взаимная любовь, которой они стеснялись и порой говорили друг другу вещи достаточно неприятные.
У Гурова и Крячко был еще один друг – генерал, начальник главка Петр Николаевич Орлов. Гуров знал его без малого двадцать лет, работал с ним в одной опергруппе МУРа, когда Орлов был не генералом, а старшим группы и отнюдь не другом. Работа в розыске – не война на передовой, не будем кощунствовать, но это мужская «соленая» работа, где тоже грязи и крови хватает и мало не покажется. Крячко пришел в группу Гурова спустя два года, так что эти три человека работали бок о бок черт знает сколько времени, так как жизнь в сыске считать день за день несправедливо, а никакого коэффициента еще не придумали.
Кабинет оперов находился в одном коридоре с генеральским, и когда секретарь сообщила, что «сам просит заглянуть», сыщики через несколько секунд вошли в «предбанник». Хозяйка приемной, влюбленная в начальника и в обоих сыщиков, причем в каждого по-разному, взглянула на вошедших строго и сочувственно, тем предупреждая, что ничего хорошего друзей не ждет и шуточки следует оставить здесь, молча кивнула на дубовые двери. Женщина работала у Орлова давно, соответственно и давно знала оперативников, но и ее опыта не хватало, чтобы понять – данное предупреждение излишне, так как вызов не самолично, а через секретаря, говорил сам за себя.
Крячко распахнул перед Гуровым тяжелую дверь, состроил подружке «рожу», демонстративно одернул пиджак и вошел следом за другом.
Орлов был в мундире, который терпеть не мог и надевал в случаях крайней необходимости. Петр Николаевич меньше месяца назад получил вторую генеральскую звезду. Гуров моментально просек, что Петр сей момент вернулся с выволочки, не стал переодеваться, значит, торопится, настроение у друга говенное не только из-за недавнего разговора в верхах, но и в связи с тем, что генерал в мундире и вроде бы хвастается повышением в звании. Стараясь разрядить обстановку, Гуров сказал:
– Добрый день, Петр Николаевич. – В официальной обстановке они разговаривали на «вы». Однако Крячко, хотя тоже все понимал, не сдержался и по-строевому четко произнес:
– Здравия желаю, господин генерал-лейтенант!
Орлов даже не изобразил желания приподняться, махнул короткопалой рукой, буркнул:
– Располагайтесь. Не знаю, кто из вас хуже: один хитер и неискренен, второй не способен из вежливости прикинуться человеком тактичным.
– Что выросло, то выросло. – Гуров прошел через небольшой кабинет и пристроился на любимом подоконнике.
Крячко занял «свой» стул, оглядел скромный кабинет, не соответствующий должности хозяина, и серьезно, даже душевно сказал:
– Петр Николаевич, разрешите мне в ХОЗу словечко сказать? Вам вмиг надлежащие апартаменты выделят.
Орлов не ответил, даже не взглянул, расстегнул пуговицы, ослабил узел галстука, почесал лысеющую макушку, потер нос-картофелину, вздохнул:
– Шестьдесят, и никуда не денешься. Сколько по утрам утюгами ни махай, какой водой ни обливайся, меньше ни на один день не станет. – Он грузно повернулся к Гурову. – Ты, парень, который день из отпуска возвратился, о своих родителях ни слова, вроде не чужие. Все там же, в деревне, под Херсоном? Здоровы? Ты привет от меня передал?
– Обязательно. – Гуров кивнул. – Отец к дому веранду пришпандорил собственноручно, горд до ужаса, кланяться велел. Мама просила целовать, она такая же красивая, только совсем седая.
– Да, жизнь. – Орлов крепко потер лицо ладонью. – Как и следовало ожидать, ФСК в деле по убийству Скопа Игоря Михайловича уперлась… – Он выругался, что случалось редко. – Решили, что мы должны подключиться к делу.
– Что значит подключиться? – возмутился Крячко. – Казалось просто, налетели, теперь обратный ход? Дело было спервоначалу наше. Теперь уже это ихний поезд ушел, а не наш.
– Станислав! – Гуров произносил имя друга с ударением на втором слоге, отчего оно звучало по-иностранному. – Кто ведет следствие в прокуратуре?
– Гойда, дружочек твой, – ответил Орлов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12