Гуров понял, что вновь ведет разговор неверно. Сыщик ничего не понимал в банковском деле.
– Я в вашем деле не разбираюсь. – Гуров тоже закурил, выдержал паузу. – Я знаю, что вам выставлены определенные условия. Вы способны их удовлетворить и вообще собираетесь это делать?
– Я уже сказал, что погашение долгов зависит не от меня.
– Однако ваши кредиторы считают иначе, и вы прекрасно об этом знаете.
– Ерунда, ничего я не знаю.
– Судя по материалам, которыми располагаю я, вас убьют в ближайшее время, – безразлично ответил Гуров. – Счет идет на дни.
– Откуда? – Аляшин поперхнулся, вытер лицо платком. – Вы ошибаетесь. Кредиторам моя смерть невыгодна.
– Я тоже так считаю, но у них другая точка зрения. – Гуров выложил на стол фотографии, сделанные наружным наблюдением. – Вам знакомы эти люди?
Шанс на то, что Аляшин узнает кого-либо из преследователей, был минимальным, но иного способа разговорить парня Гуров не видел. Аляшин рассматривал фотографии внимательно, перекладывая их, смотрел одну и ту же фотографию повторно. Явно, что он кого-то узнал и тянул время, обдумывая ответ.
– Я не понимаю, какой смысл убивать должника, ведь с покойника точно ничего не получишь, – задумчиво произнес Гуров. – Когда убили вашего брата, то припугнули вас, рассчитывали, что вы с выплатой долгов поторопитесь. На что вы рассчитываете, какую цель преследуют ваши кредиторы, мне непонятно. Либо вы с нами откровенны и мы сотрудничаем, либо я от дела устраняюсь, вы решаете свои проблемы единолично. Скажу, ваши шансы остаться в живых я расцениваю как один к ста. Не будьте наивны, выехать из страны вам никто не позволит. Я имею в виду не милицию и пограничный контроль.

Глава 3

Боря Гай родился в пятьдесят пятом году в центре старой Москвы, точнее, на Гоголевском бульваре, который начинался на Арбатской площади и заканчивался у метро «Кропоткинская». Борис был единственным ребенком в обеспеченной семье, занимавшей трехкомнатную квартиру, в те годы она считалась роскошной, в старом, но удивительно прочном доме.
Дом построил крупный промышленник, сдавал квартиры богатым людям, которые и проживали в доме, пока не пришли большевики. Хозяин дома, жильцы, как и старинная мебель, ковер с парадной лестницы, швейцар и прочие атрибуты благополучной жизни, исчезли в неизвестном направлении. Впрочем, направление еще можно было угадать. Кто-то успел уехать на Запад, примерно половина обитателей погибла в Гражданскую войну и в годы борьбы с врагами революции, остальные расселялись за Уралом, известно, Россия – страна огромная.
В доме устроили нормальное общежитие. Отец Бориса родился в маленькой комнатке, в которой некогда жила прислуга. Петр Иванович, так звали отца, был сыном врага народа, но «враг» был человеком высокообразованным, инженером, работал в машиностроении, потому его не уничтожили, а использовали по прямому назначению, то есть дед Бориса работал инженером, но за колючей проволокой. Известно, что и большевики, и фашисты не любили коммунистов и евреев и всячески их изничтожали. Однако при обоих режимах существовало понятие «полезный». Так вот, дед Бориса был полезный враг народа, дожил до реабилитации и вскоре после рождения внука скончался.
В период оттепели, когда и родился Борис, его отец неожиданно оказался на волне, которая забросила его сначала на комсомольскую, затем на партийную работу. Отец Бориса был для партии человеком незаменимым. Пунктуальный, аккуратный, лишенный всякого самолюбия и тщеславия, он знал свое место: смотрел с обожанием вверх и с пренебрежением вниз. Не отличаясь большим умом, был все же весьма неглуп. Петр Гай служил не за страх, а за совесть, биографией репрессированного отца никогда не козырял и считал его реабилитацию заслугой партии.
Мать Бориса, в молодости деревенская красавица, попала в Москву с Казанского вокзала, имея аттестат зрелости, устроилась на стройку, благодаря броской внешности не лазила на строительные леса, а выписывала наряды и кокетничала с бригадирами. Настасья Ивановна мечтала выйти замуж за москвича. Родня Насти была из тамбовской глухомани, девушка была типичной деревенской красавицей – черноброва, голубоглаза, с ярким румянцем и русой косой. Неизвестно, то ли бабка наблудила, а может, и прабабка, только Настя при красе и внешней простоте отличалась умом, деликатностью, а с годами внешность женщины утончилась, появилось внутреннее благородство.
И если женились деревенская девица и коренной москвич с Арбата, то, когда сын подрос, роли в семье поменялись. Отец – типичный партаппаратчик, а мать – преподавательница английского языка, красивая женщина, читавшая Шекспира в подлиннике и смотревшая на мужа если не свысока, то с определенной долей сострадания.
Борис рос ни папин, ни мамин, сам по себе, как росло множество городских мальчишек. Среднего роста, фигурой крепок, лицом русский, проявились дед с бабкой по материнской линии. Увлекался спортом, музыкой, девушками, учился, чтобы не приставали. Борис ни в чем не добился заметных успехов, имел третий разряд по легкой атлетике и боксу, играл на гитаре под модного в те годы Окуджаву, позже Высоцкого, спиртного не любил, но выпить мог, близких друзей у него не было, а приятелей и подруг так навалом.
Когда Борис закончил школу, отец уже работал в ЦК на Старой площади. И хотя Петр Иванович Гай был лишь рядовым инструктором, кто помнит те годы, знает, самый рядовой в ЦК был Большим Человеком. В доме на Гоголевском проводили реконструкцию, общие квартиры расселяли, Петр Иванович не захотел ехать в новостройку и получил реконструированную трехкомнатную квартиру в своем доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21