Проявлял чудеса работоспособности. Хотел доказать всем, а прежде всего самому себе, на что он способен. Однако многого не добился. Победы были, но дальше второго разряда Шахов не пошел. Многие его приятели стали мастерами, добились известности на всесоюзном, а затем и на международном ринге. А он скоро начал жалеть себя, каждый раз находя веские оправдания. То причиной пропуска тренировки была девушка – неудобно же появляться у нее с разбитым носом, то страхи матери, то еще что-нибудь в таком же роде. И тогда, и тем более сейчас он знал, что основной причиной была лень. Настоящий бокс требует работы – работы и самоограничений. А в те годы он не очень любил работать и слишком любил себя.
Но одиннадцать лет, проведенных на ринге, научили его многому. Кулаки противников приучили его уважать любого соперника, каким бы слабым и беспомощным он ни казался. «Только лежащий не страшен», «Даже в самой выгодной ситуации можно проиграть» – эти первые заповеди ринга Шахов взял на вооружение, несколько переделав их на свой лад.
Появилась испарина, двигаться стало легче, и Шахов повеселел.
На балкон соседнего номера вышел Друянов, с которым Шахов познакомился вчера в ресторане. Они вместе провели вечер за преферансом. Друянов вынес стул и уселся на него верхом. Руки его почти касались пола, а ноги переплелись так, что нельзя было понять, где какая нога. Подбородком Друянов уперся в спинку стула. Блеклые, из-под набрякших век глаза его на крупном, резко очерченном морщинами лице бесцеремонно и иронически разглядывали потеющего Шахова.
– Михаил Алексеевич, оставите нас без веранды, – сказал Друянов, позевывая. – В вас ведь, наверное, килограммчиков сто?
– Девяносто два, – уточнил Шахов, швырнул скакалку в номер и, повернувшись к собеседнику спиной, начал бой с тенью.
Он и без комментатора знал, что юношеской стройностью не обладает. А в день приезда, встав на весы, которые в городе торчат на каждом углу, Шахов только тихо ахнул. И сейчас, вместо того чтобы признать тщетность своих стараний и прекратить это бессмысленное самоистязание, Шахов ожесточенно наносил по воздуху хуки и апперкоты.
– Думаете, перед вами Казаков или Приходько? Сходи при восьмерной с маленькой, и не пришлось бы сейчас избивать воображаемых партнеров, – не унимался Друянов, напоминая Шахову о его вчерашней оплошности в преферансе.
Шумно выдохнув на последнем ударе, Шахов вытер пот и подошел к своему зрителю, противнику и судье.
– Кажется, Александр Викентьевич, мы вчера платили вдвоем, – отпарировал он, – так что одного из этих грабителей я оставляю вам.
И пока Друянов распутывал свои длинные, как у спрута, конечности, Шахов, довольный нанесенным ударом, отправился в душевую. Вдогонку он услышал голос Друянова:
– Зайдите, когда соберетесь.
Шахов сполоснулся под душем, накинул халат и, подойдя к зеркалу, стал причесываться. «Ну и внешность, – думал он, критически разглядывая свое лицо. Шахов потрогал деформированные скулы, надбровные дуги, неоднократно перебитый нос. – Сильным хотел быть, теперь ходи с такой фотокарточкой. Хотя многим женщинам нравится», – успокаивал он себя.
Потом Шахов оделся и несколько минут бесцельно ходил по номеру. Отдохнуть бы недельки две. Не думать ни о чем и спать спокойно. Быть самим собой и не изображать невесть кого. «Поздновато спохватился», – вздохнул он и вышел в коридор.
– Михаил Алексеевич, – услышал он голос Леночки, дежурной по этажу, – вам просили передать, что все будут в десятом, у Игоря Львовича.
Десятый номер занимал Казаков. Но первое, что увидел Шахов, войдя, были ноги в ботинках не меньше сорок шестого размера: Друянов сидел в кресле и изучал старую газету. Это была даже не газета, а совершенно измятый обрывок, в который когда-то заворачивали купальные принадлежности или завтрак. Что могло заинтересовать Друянова, что он мог там вычитать – понять было невозможно, но он самозабвенно углубился в это занятие.
Номер – вчера здесь происходила карточная баталия – напоминал выставку изделий легкой промышленности, оформленную бездарным художником. На спинках стульев и на открытых дверцах шкафа живописно были развешаны разноцветные джемперы и пуловеры. На кровати рядом с галстуками лежал набор маникюрных принадлежностей, на брюках валялись сетка для волос и баночки с кремами.
Шахов остановился в центре, стараясь найти кусочек свободной территории.
Перешагнув через ноги Друянова, в номер с веранды вошел Приходько.
– А, Михаил Алексеевич! Исключительно замечательно! С добрым утром, – радостно сказал он, пожал руку Шахову и лукаво подмигнул в сторону Друянова. – Надеюсь, вы не переживаете вчерашнюю неудачу?
– Понятия не имеете о преферансе, – не отрываясь от газетного клочка, огрызнулся Друянов. – В ближайшей пульке я с вас всех шкуру спущу. Отложите деньги на обратную дорогу.
Шахов и Приходько рассмеялись.
– Где же хозяин этой выставки? – спросил Шахов, поднимая с пола голубые в полоску шорты.
– В ванной, бреется, – ответил Приходько, с любопытством разглядывая белый в искорку галстук. – Пользуется опасной бритвой.
Взяв галстук, он приложил его к своей голубой тенниске:
– Так что процедура долгая.
Друянов оторвался от чтения:
– Опасная бритва? Я думал, что это оружие давно сдано в металлолом.
Из ванной вышел Казаков. Молча кивнув Шахову, он взял со стола круглое зеркало и, задрав голову, стал изучать свое лицо.
– Можете взять себе любой, – сказал он Приходько, который продолжал перебирать галстуки так сосредоточенно, словно работал в отделе технического контроля.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4