В стене, на которой Никола, проделана дырка-дверь, за нею - комнатуш-
ка-крохотка, комнатка-сундучок. Стоят такие сундучки под кроватями бога-
деленных старушек, открываются туго и поют в проржавелых петлях, по по-
годе меняя голоса... А таят они в себе молевых червячков, неношенную
бабью рухлядь и запахи: прелый - ткани, кислый - железа, горклый - мыла,
просфорный - от пыльного божественного сора. Запахи эти маленькие, телом
юрки, бегают стайкой, мышатки. Здесь, на сундуке, умерла Быхалова-мать.
Петр пролежал с полчаса на высоком и твердом подобии кровати, тоскли-
во поглядывая на полку с недопитыми микстурами, на бескиотную Троеручи-
цу, в паучином углу. Потом Петр поднялся и пошел к отцу. Отец не спал и,
лежа на спине, глядел в потолок немигающими глазами.
- Папаша, - тихо сказал Петр. - Я поговорить хочу...
- Ах да потом, потом! - чуть не хныча, зашевелился отец. - Жалости в
вас нету. Сходи вот лучше в подвал, ребята туда убежали. Не наделали бы
чего над собой...
- Это в картофельный?.. - покорно спросил Петр, отходя от отца.
- Да. Спать зови.
Дверь не сразу выводила в подвал. Сперва - сенцы, налево - выход в
лавку, направо четыре темных ступеньки. По ним, знакомо-скользким, про-
щупывая темноту недоверчивой ногой, спустился Петр. Последняя, подгнив-
шая, треснула.
Петр зажег спичку и толкнул низкую дверцу ногой. Спичка потухла, из
подвального мрака тянуло плотным теплым ветерком: картофель. Петр вошел,
дверца за ним запахнулась сама. Его обступил мрак, собственного пальца,
поднятого почесать переносье, не увидел Петр. Когда отворял дверь, отку-
да-то из глубины мрака услышал Петр глухой всхлип. Теперь стояло совер-
шенное безмолвие.
- Ты кто? - как-то ломко прозвучал Сенин голос и прервался. - Это вот
Пашка тебя звал!..
Петр прислушался. Мрак молчал. Петр переступил с ноги на ногу, хруст-
нула раздавленная картофелина.
- Брось, Сенька. Ну, хочешь, я картофлиной в него запущу, - сказала
темнота простуженным Пашкиным голосом.
- Ну-да-же! - с горячей убедительностью заспешил Петр. - Что с вами,
мальчики? Ведь этого же, что вы подумали, не существует на свете! Вам
наговорили глупцы, которые сами ничего не знают. Ну, глядите. Видите,
кто я? - Он вспомнил про спички, достал коробок и зажег последнюю. Так,
с огнем в вытянутой руке, он сделал шаг вперед. - Я, Петр Зосимыч, ваш
товарищ, Петр. Я проведать вас пришел...
Спичка горела неровно, задыхаясь в подвальной духоте, тухла.
- Подсматривать пришел, не воруем ли... - резко поправила темнота.
- И совсем не подсматривать, - вспыхнул Петр. - Зачем ты сказал неп-
равду? Это нехорошо. Ты еще мальчик, я старше тебя.
- Хорош мальчик! Уж оброки за отца с матерью платим! - усмехнулся
мрак. - В Сибири уж плодятся такие, сам твой отец говорил.
Петру вдруг стало очень неловко. Уйти было неуместно, молчать - слиш-
ком глупо, а говорить, стоя перед ними, сидящими, было всего трудней.
- Мой отец грубый человек, я знаю, - неловко сознался Петр. - Но ме-
ня-то вы ведь впервые видите. Почему же ты хочешь уколоть меня? Я такой
же, как и вы... - Петр хотел добавить "несчастный", но заменил "угнетен-
ным", а когда нашел это слово, было уже поздно говорить. Петр готов был
заплакать в ту минуту от этого мучительного недоверия тех, ради кого он
шел в тюрьму.
- Ну, хорошо, - спокойно и неумолимо сказал мрак. - Ну-ко, подвинься,
Сенька. Откуда ж ты узнал, что мы тут сидим?
- Отец сказал, - откровенно сознался Петр.
- Ну вот! Ступай, укради тогда у отца... - в голосе Пашки звучала
насмешка.
- Что украсть? - недоуменно спросил Петр.
- Да хоть часы укради... и принеси сюда. Вот и посмотрим дружбу твою!
- Ну! - растерянно ждал Петр, ужасно краснея. А уж работала голова:
он открыл полог, отец спит, в головах у него тикают часы. Он возьмет их,
но отец проснулся. - "Чего тебе?" - "Хотел время посмотреть"... Значит,
нужно будет перед тем остановить стенные часы и даже отвести стрелки
немного назад, для правдивости. Вдруг Петр отчаянно встряхнулся. - Но
позволь, мальчик, логика-то где же у тебя?.. - спросил он, сбрасывая с
себя тяжкий дурман Пашкиных слов. Во рту у Петра вдруг стало мерзостно,
словно заставляли его окурки жевать. - Я не понимаю, я совсем не понимаю
тебя!.. - торопливо затвердил Петр и еще шагнул вперед с вытянутыми ру-
ками. - Дайте-ка мне сесть рядом... и давайте, поговорим.
- Садись, - сухо произнес Пашка. По движенью воздуха Петр понял, что
Пашка встал. - Пойдем, Сенька. И реветь довольно. А то еще хозяйская
картошка загниет...
Молча, стороной, мальчики пошли из подвала. Хлопнула дверь. Петр все
стоял, оторопев от удивления. Потом он услышал ширкающий звук задвигае-
мого засова. Петр кинулся к дверце и сильно толкнул ее. Дверца, глухая к
его удару, как толстая чужая спина, не отмыкалась. Скользя на раздавлен-
ных картофелинах, Петр пошел в угол, где сидели мальчики. Там он нащупал
полурассыпанный мешок картофеля и сел на него, закрыв лицо руками. Мину-
ты через три он отвел руки, покачал головой и засмеялся. Смех его был
добрый смех, зла в нем не было...
А Пашку и в самом деле трепала простуда. Еще в подвале мутилась голо-
ва, а по приходе оттуда тотчас же охватил его бредовой полусон. В ладо-
нях длительно и неровно жгло. Сеня убежал к Катушину, а Пашка все стоял
в своем углу, перед койкой. Он прилег, и тотчас же сознанье его потуск-
нело: словно вылили из стаканчика, и стаканчик самый разбили. Дыханье
захрипело, точно в грудь поместили большие, свирепые часы. Виделось,
будто стены раздвинулись, потом лениво покачались, потом пошли на Пашку,
грозя смять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18