Сомнения не рассеялись, но с кривлянием перед зеркалом он
покончил, доказав себе, какая у него твердая, несгибаемая воля.
Эти волнующие переживания несколько улеглись, потому что подошла пора
сдавать экзамен профессору Меринусу, которого за глаза называли Мериносом.
По правде сказать, Пиркс почти не боялся этого экзамена. Он всего лишь три
раза наведывался в здание Института навигационной астродезии и
астрогнозии, где у двери аудитории курсанты караулили выходящих от
Мериноса не столько для того, чтобы отпраздновать их успех, сколько чтобы
разузнать, какие новые каверзные вопросики придумал Зловещий Баран. Такова
была вторая кличка сурового экзаменатора. Этот старик, который в жизни не
ступал ногой не то что на Луну, а даже на порог ракеты! - благодаря
теоретической эрудиции знал каждый камень в любом из кратеров Моря Дождей,
скалистые хребты астероидов и самые неприступные районы на спутниках
Юпитера; говорили, что ему прекрасно известны метеориты и кометы, которые
будут открыты спустя тысячелетие, - он уже сейчас математически рассчитал
их орбиты, предаваясь своему любимому занятию - анализу возмущения
небесных тел. Необъятность собственной эрудиции сделала его придирчивым по
отношению к микроскопическому объему знаний курсантов.
Пиркс, однако, не боялся Меринуса, потому что подобрал к нему ключик.
Старик ввел свою собственную терминологию, которой в специальной
литературе никто другой не применял. Так вот. Пиркс, движимый врожденной
сметливостью, заказал в библиотеке все труды Меринуса и - нет, вовсе он их
не читал - попросту перелистал и выписал сотни две мериносовских словесных
уродцев. Вызубрил их как следует и был уверен, что не провалится. Так оно
и случилось. Профессор, уловив, в каком стиле Пиркс отвечает,
встрепенулся, поднял лохматые брови и слушал Пиркса, как соловья. Тучи,
обычно не сходившие с его чела, рассеялись. Он словно помолодел - ведь он
слушал будто самого себя. А Пиркс, окрыленный этой переменой в профессоре
и собственным нахальством, несся на всех парусах, и, хотя полностью
засыпался на последнем вопросе (тут нужно было знать формулы и вся
мериносовская риторика не могла помочь), профессор вывел жирную четверку и
выразил сожаление, что не может поставить пять.
Так Пиркс укротил Мериноса. Взял его за рога. Куда больше страха он
испытывал перед "сумасшедшей ванной" - очередным и последним этапом
накануне выпускных экзаменов.
Когда дело доходило до "сумасшедшей ванны", тут уж не помогали
никакие уловки. Прежде всего нужно было явиться к Альберту, который
числился обычным служителем при кафедре экспериментальной астропсихологии,
но фактически был правой рукой доцента, и слово его стоило больше, нежели
мнение любого ассистента. Он был доверенным лицом еще у профессора Балло,
вышедшего год назад на пенсию на радость курсантам и к огорчению служителя
(ибо никто так хорошо не понимал его, как отставной профессор). Альберт
вел испытуемого в подвал, где в тесной комнатке снимал с его лица
парафиновый слепок. Затем полученная маска подвергалась небольшой
операции: в носовые отверстия вставлялись две металлические трубки. На
этом дело кончалось.
Затем испытуемый отправлялся на второй этаж, в "баню". Конечно, это
была вовсе не баня, но, как известно, студенты никогда не называют вещи их
подлинными именами. Это было просторное помещение с бассейном, полным
воды. Испытуемый - на студенческом жаргоне "пациент" - раздевался и
погружался в воду, которую нагревали до тех пор, пока он не переставал
ощущать ее температуру. Это было индивидуально: для одних вода
"переставала существовать" при двадцати девяти градусах, для других - лишь
после тридцати двух. Но когда юноша, лежавший навзничь в воде, поднимал
руку, воду прекращали нагревать и один из ассистентов накладывал ему на
лицо парафиновую маску. Затем в воду добавляли какую-то соль (но не
цианистый калий, как всерьез уверяли те, кто уже искупался в "сумасшедшей
ванне"), - кажется, простую поваренную соль. Ее добавляли до тех пор, пока
"пациент" (он же "утопленник") не всплывал так, что тело его свободно
держалось в воде, чуть пониже поверхности. Только металлические трубки
высовывались наружу, и поэтому он мог свободно дышать. Вот, собственно, и
все. На языке ученых этот опыт назывался "устранение афферентных
импульсов". И в самом деле, лишенный зрения, слуха, обоняния, осязания
(присутствие воды очень скоро становилось неощутимым), подобно египетской
мумии, скрестив руки на груди, "утопленник" покоился в состоянии
невесомости. Сколько времени? Сколько мог выдержать.
Как будто ничего особенного. Однако в таких случаях с человеком
начинало твориться нечто странное. Конечно, о переживаниях "утопленников"
можно было почитать в учебниках по экспериментальной психологии. Но в
том-то и дело, что переживания эти были сугубо индивидуальны. Около трети
испытуемых не выдерживали не то что шести или пяти, а даже и трех часов.
И все же игра стоила свеч, так как направление на преддипломную практику
зависело от оценки за выносливость: занявший первое место получал
первоклассную практику, совсем не похожую на малоинтересное, в общем-то
даже нудное пребывание на различных околоземных станциях. Невозможно было
заранее предсказать, кто из курсантов окажется "железным", а кто сдастся:
1 2 3 4 5