Этот день
должен был стать последним днем моего гостиничного житья. Когда я закончил
завтракать, к моему столику подошел крупный, седовласый, представительный
мужчина, назвавшийся адвокатом Трюрли. Положив рядом с собой большую
папку, он попросил у меня минуту внимания. Он сообщил мне, что известный
швейцарский миллионер, доктор Вильгельм Кюссмих, будучи давним энтузиастом
моей астронавтической деятельности и заядлым читателем моих сочинений, в
знак уважения и признательности желает подарить мне замок в полную
собственность. Да, да, замок, второй половины XVI века, над озером, не в
Цюрихе, а в Женеве, сожженный во время религиозных войн, отстроенный и
обновленный господином Кюссмихом, - адвокат декламировал историю замка как
по нотам. Должно быть, выучил наизусть. Я слушал его, все более приятно
удивленный тем, что мое первоначальное представление о Швейцарии, совсем
уже было поблекшее, оказалось все-таки верным. Адвокат вывалил передо мной
на стол огромную книжищу в кожаном переплете, вернее, альбом, изображавший
замок со всех сторон, а также с воздуха. Сразу же после этого он протянул
мне второй том, потоньше, - список предметов, или движимого имущества,
находящегося в замке, поскольку господин Кюссмих не хотел оскорбить меня
видом голых стен, и мне предстояло получить старинное здание со всем его
содержимым; только первый этаж был без мебели, зато на всех остальных -
сплошной антиквариат, бесценные произведения искусства, оружейная палата -
а как же иначе! - и даже каретный двор; впрочем, он не дал мне времени
насладиться всем этим и официальным, почти строгим тоном спросил меня,
готов ли я принять дар. Я был готов. Адвокат Трюрли на мгновение замер -
уж не молился ли он, прежде чем приступить к столь торжественному акту? Он
был из числа мужчин, которым я всегда немножко завидовал. Их рубашки сияют
ангельской белизной даже в три часа ночи, брюки на них никогда не мнутся,
а от ширинки никогда не отлетают пуговицы. Этой своей безупречностью он
меня несколько замораживал, или, скорее, сковывал; но можно ли было
требовать, чтобы незнакомый благодетель направил ко мне посланника, больше
соответствующего моим вкусам? К тому же не следовало забывать, что мы
находимся в Швейцарии. После исполненного достоинства молчания адвокат
Трюрли сказал, что окончательные формальности мы уладим позднее, пока же
достаточно будет подписать дарственную. Он вынул из папки еще одну,
прозрачную папку, в которой, словно между стеклами, покоился этот
старательно напечатанный документ, и развернул его передо мною на
скатерти, одновременно протянув мне свою авторучку - разумеется,
швейцарскую и золотую, как и его очки. Затем легким движением отодвинулся
от стола, словно бы отменяя свое присутствие здесь, пока я не ознакомлюсь
с содержанием столь важного документа. Я прочитал все пункты дарственной.
Между прочим, я обязывался на протяжении шести месяцев не дотрагиваться до
двадцати восьми сундуков, стоявших в рыцарском зале; я поднял глаза на
адвоката, но не успел открыть рот, как он, словно бы читая мои мысли,
заверил меня, что в сундуках - разумеется, не запертых, - находятся
уникальные предметы, в частности, полотна старых мастеров; передача их в
собственность иностранцу, даже столь знаменитому, как я, требует времени.
Кроме того, в течение двух лет я не имел права продавать замок ни целиком,
ни частично, а также переуступать его третьим лицам каким-либо иным
образом. Ничего подозрительного в этих пунктах я не заметил. Впрочем, не
была ли моя подозрительность проявлением беспомощности перед непостижимым
великодушием, которое по цепи тяжелых юридических немецко-швейцарских
оборотов, как по висячему мосту, вело меня прямо в замковые покои? Я даже
немного вспотел, выводя свою подпись, а затем адвокат Трюрли легким, но
властным движением приподнял руку, и двое гостиничных лакеев, которых я
раньше не замечал - они незаметно поджидали за пальмами, - подошли, чтобы
заверить мою подпись. Должно быть, он заранее поставил их там, в углу.
Ничего не скажешь, он постарался оправить эту сцену в достойную раму.
Когда лакеи ушли, Трюрли попросил меня подписать еще одно условие на
обратной стороне дарственной. Согласно этому условию, я разрешал лицам,
которых назначит даритель, периодически проверять соблюдение мною пунктов
8, 9 и 11 - то есть, не роюсь ли я в сундуках с драгоценным содержимым.
При мысли о том, что какие-то посторонние люди будут шнырять по замку и
совать нос куда пожелают, мне стало не по себе. Адвокат разъяснил чисто
формальный характер этого пункта. Документ, добавил он, приобрел
юридическую силу, и я в любую минуту могу вступить во владение всем
объектом вместе с прилегающим парком. Он уже встал, и тут я, к счастью,
догадался спросить его, когда я лично мог бы выразить признательность
своему благодетелю. Однако господин Кюссмих был очень занят: он возглавлял
концерн по производству продовольственных концентратов, в том числе
знаменитого "Мильмиля" - препарата, укрепляющего здоровье детей на всех
континентах; о времени нашей встречи, сказал адвокат, придется условиться
позже. Он пожал мне руку, старинные часы за нашей спиной начали бить
одиннадцать; при этих торжественных звуках я, уже в качестве владельца
швейцарского замка, смотрел, как Трюрли ступает по коврам, как услужливо
распахиваются перед ним стеклянные двери, ведущие на улицу, а шофер с
фуражкой под мышкой открывает дверцу черного мерседеса, - и постепенно я
пришел к выводу, что нечто подобное мне, в сущности, давно уже полагалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18