Я видел ее последний раз в
черном одеянии и черном платке, скрывавшем ее чудные золотистые
волосы. Ее лицо светилось каким-то неземным счастьем и вечным
покоем. Она нашла свой путь, а я - нет.
Я так и не смог с этим смириться. С головой ушел в работу,
а когда появилась возможность - улетел на Луну. Думал, что не
будет здесь земных печалей, что утоплю я в заботах свою тоску.
Вроде получалось до недавних пор. А теперь вдруг вспомнилось. Но
кому это интересно?
Говорят, в те дни многих в городе мучили кошмары. Мне тоже
приснился странный сон. Я говорю так потому, что именно он вывел
меня из депрессии и заставил активно действовать. И хотя время
было потеряно, кое-что сделать все же удалось.
Мне снился город, лежащий в руинах, и я двигался через
него. Кое-где попадались надписи на немецком языке. Развалины не
мешали моему движению: в этом мире я был призраком, и у меня
была какая-то цель. Наконец, я увидел человека, одиноко сидящего
на развалинах. Он был одет в солдатскую форму времен Последней
Мировой и курил папиросы. Лицо его показалось мне знакомым. Он
тоже увидел меня:
- Ну, здравствуй, сынок.
- Здравствуйте. А вы кто?
- Не узнаешь? Верно, забыл. Смирнов я, Иван Евсеевич, твой
прапра... черт его знает, сколько раз, дедушка.
Теперь я вспомнил, где я его видел: сохранились старые
фотографии, плоские и черно-белые. Иван Евсеевич погиб на войне,
защищая нашу Родину.
- Что это за место?
- Берлин, туды его мать. Всю войну прошел, и перед самой
Победой... В общем, убили меня. Так с тех пор и сижу здесь,
курю. О вас думаю, о живых. Как ты, Петрович? Говорят, на Луну
залез, большим начальником стал.
- Стал, - вздохнул я, присаживаясь рядом с ним. - Да видно,
кончились мои светлые денечки.
- Что так?
- Обложили меня, батя. Со всех сторон. Кругом виноват.
- Э, завел! Давай-ка рассказывай, только все по-порядку.
Глядишь, и придумаем что-нибудь.
Я стал рассказывать: сначала неуверенно, подбирая слова, а
потом даже увлекся. Когда я закончил, в воздухе повисла тишина.
Потом Иван Евсеевич смачно сплюнул, и его плевок прошел точно
сквозь мои призрачные ботинки.
- Экая же ты сопля, сынок! А с виду - взрослый мужик. Да,
видать, измельчали Смирновы. Выродились, как яблочки...
Я не знал, что ответить.
- Ты знаешь, дурачина, что такое война? А что такое лагеря,
знаешь? Что ты повидал-то на своем веку? Щенок!
- У нас нет больше ни войн, ни лагерей.
- Будут, туды их мать! Как пить дать, будут, ежели ты руки
опустишь. Страдалец хренов! Дело надо делать, вот что.
- Какое дело?
- Свое дело! Ты начальник, ты за все и ответчик. Город надо
спасать. А то будут у вас такие дела - мало не покажется. Ты мне
тут про Хэрриша рассказывал. Что он есть? Щенок, как и ты. Да
ведь из такого щенка волк может вырасти! Что мы, не знаем таких
крикунов? Был вот один, и чем кончилось, - предок кивнул на
окружающие нас руины. - Вот и думай.
- Что тебе плакаться? - продолжал он. - Жив, здоров, на
свободе, руки-ноги на месте, голова тоже. Бороться надо! Мало ли
что говорят - злые языки всегда найдутся, туды их всех, а ты не
дрейфь! Хоть и разный там у тебя народ, а все ж не дурак. К
выборам своим готовься. А проиграешь - невелика беда. Это еще не
конец света. Будешь дело делать - отыграешься. Всех за пояс
заткнешь. Так-то, сынок!
Помню, меня покоробила его грубость. Я думал о том, что он
ничего не знает о нашем мире и его законах. Но грубая правда его
слов запала мне в душу. Хотя на самом деле это, наверное, был
разговор с самим собой, игра подсознания, открывшая для меня
второе дыхание. Но с тех пор я не раз вспоминал Ивана Евсеевича,
и мне уже было не все равно.
20. Джеймс Хэрриш
С некоторых пор мне стали сниться чудные сны. О них я не
рассказывал даже моему психоаналитику. Мне вдруг пришло в
голову, что он продаст меня врагам, а они могут сорвать мне
выборы и даже запрятать в психушку, как Троммеля.
Другой лакомый для них кусочек - личная секретарша. Кто
лучше нее знает своего шефа и все его слабые места? Я стал с
подозрением относиться к Лауре; она, в свою очередь, строила из
себя оскорбленную невинность, и наши отношения окончательно
испортились. Вместе с тем меня тянуло к Магдале. Чувство наше
оказалось взаимным, но было в нем что-то странное: словно Судьба
задела нас одним крылом.
Так вот, о снах. Чтобы сказать проще, это были сны о власти
и могуществе. Где все происходило, не знаю, - может, в ином
времени или на другой планете. Я никогда не видел таких городов
и стран. Хотя я, конечно, многого не видел...
Я стоял на вершине ступенчатой пирамиды и смотрел на
плещущееся внизу море голов. Это был мой народ. Я говорил с ним,
и голос мой был подобен грому. В мою речь я умело вплетал
магические слова и жесты. Толпа становилась моим телом, а я - ее
душой. В других снах я видел, как маршируют мимо меня мои
легионы. Звучала музыка - было в ней что-то варварское и
непобедимое. Движение колонн не прекращалось не на минуту.
Казалось, ничто не может их остановить. Даже мертвые, они будут
маршировать в вечность. Но что-то все же произошло - великий
город опустел, зарастая джунглями, и по ночам его оглашал вой
неведомых тварей.
Сны становились все страньше и страньше - кажется, так
говорила Алиса в Стране Чудес. В одних я был драконом, летящим
над городами и селами, улавливая исходящие от них волны ужаса и
с мрачным весельем предавая их огню. В других я был ни больше ни
меньше, как богом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30