его коровы объелись мешанки, поставленной бродить для производства домашней наливки, и тогда моя пятидесятипроцентная норма излечения чуть-чуть превышала среднестатистический уровень. Я и по сей день ищу эффективное лекарство от этого недуга.
Тупица лежал в загоне, футах в тридцати от того самого места, где появился на свет. Туша его возвышалась над землей точно гигантский прыщ, вот только глаза были по-коровьи закрыты. Бедняга намертво уткнулся носом в грязь и без поддержки непременно завалился бы на бок. Несколько раз пихнув, толкнув и потыкав его в бок, я осознал, что Уолдо лепечет что-то насчет помощи.
— Док, чего делать будем? Ему как, совсем худо? А к тому времени, как Кэти вернется, мы его вылечим? Водички не принести? Может, на помощь кого кликнуть? Док, смотрите, куда ступаете!
— Уолдо, успокойтесь и послушайте меня! Да послушайте же! — заорал я. — Надо воткнуть в него вот эту трубку и дать ему растительного масла, чтобы вывести из организма все лишнее. А потом закачаем в него внутривенно всяких растворов и антибиотиков. И введем ему культуру рубцовых бактерий, чтобы желудок опять заработал. Нет, к приезду Кэти он не поправится. Лечение займет несколько дней, — если он вообще выздоровеет. — Последние мои две фразы Уолдо намеренно пропустил мимо ушей.
— Ну держись, держись, старина, Док уж тебя на ноги поставит, бабушкой клянусь, — слышал я краем уха, направляясь к пикапу за ворохом лекарств.
Десять минут спустя, вводя раствор в яремную вену Тупицы, я изложил свой прогноз.
— Не удивлюсь, если завтра к этому времени старину Тупицу вы утратите, — проговорил я. — Он не встает и даже голову от земли оторвать не в силах. Перистальтики никакой; животное сильно обезвожено. Уж слишком многое против него.
— От души надеюсь, Док, что вы ошиблись. Уж и не знаю, как Кэти это воспримет: Тупица-то у нее вроде как в любимчиках.
На следующий день Тупице вроде как полегчало. Он вышел из коматозного состояния и даже понюхал и немножечко пощипал травяного сена. При виде улучшения столь явного я приободрился, а также с радостью узнал, что Кэти приезжает нынче вечером. Если бы только удалось поддержать беднягу до ее возвращения, на душе у меня сделалось бы куда как спокойнее: я был уверен, что теленок еще больше воспрянет духом, заслышав знакомый голос и почувствовав прикосновение ее руки.
На следующий день, заехав на ферму с обходом, первое, что я увидел, была Кэти в комбинезоне и камуфляжной кепке. Умением исцелять словно по волшебству, — в данный момент это благотворное воздействие ощущал на себе Тупица, — Кэти уподоблялась самой Флоренс Найтингейл, хотя внешне нимало на нее не походила. Теленок уже стоял на своих ногах, уткнувшись головой в пластиковое ведро у нее в руках.
— Кэти, надеюсь, вы не зерном его кормите? Зерна ему пока еще нельзя, — предостерег я.
— Право же, Док, вы ж меня не первый день знаете! Это просто теплая вода с электролитами: я в ней клубничное желе развела. Он же пить хочет! объявила она. — Нынче утром он почти кварту выпил. В одиннадцать получит свою рубцовую культуру, а в полдень я погляжу, не пожует ли он люцернового сенца, что я у дороги набрала.
— Ну что ж, я рад, что вы дома: уж вы-то беднягу выходите!
— А уж я-то как рада! — отозвалась она. — А то вы с Уолдо так и заморили бы годовалого теленочка! — Не мы ли трудились, не покладая рук, пока она где-то порхала да развлекалась, — и вот тебе благодарность! подумал я про себя.
— Кстати, вы готовы сегодня прооперировать Берту, или Уолдо и не подумал с вами договориться? — осведомилась она. Бертой звали лучшую свиноматку на ферме.
— Мой скальпель всегда к вашим услугам, — уклончиво отвечал я. Я понятия не имел, о чем идет речь, поскольку Уолдо и в самом деле позабыл поставить меня в известность. — А где же пациентка?
— В загоне, конечно. А вы где думаете, в кухне?
— Ну, у вас на ферме я уже почитай что разучился удивляться. Коров называют в честь ветеринаров и священников, опять же собачье кладбище под соснами…
Когда состарившиеся питомцы Кэти покидали этот мир, она и впрямь устраивала им достойные похороны неподалеку от дома, на специально отведенном участке на опушке леса. Пару раз меня вызывали усыпить животное и поучаствовать в обряде погребения. По приезде я обнаруживал уже вырытую могилку, а рядом с ней — немного кровельной жести и горку сосновых иголок. Верный четвероногий друг покоился в красивой коробочке, внутри устланной его любимым одеяльцем или ковриком, на котором тот, бывало, спал у очага; затем импровизированный гробик аккуратно опускали в могилу и засыпали сосновой хвоей. После того и хвою, и гроб накрывали куском жести, а поверх наваливали земли. Когда с тяжелой работой бывало покончено, меня просили сказать несколько слов об усопшем. Мне не то чтобы всякий день приходилось выступать распорядителем на звериных похоронах, однако на ферме и в доме Кингов я был частым гостем, всех тамошних обитателей знал неплохо и мне не составляло труда вспомнить что-нибудь приятное о каждом животном, — так что поучаствовать в обряде погребения и проводить очередного питомца в последний путь я почитал за честь.
У загона для свиней к нам присоединился Уолдо. Кэти как раз показывала мне, что не так с мордой бедняжки Берты. Я знаком велел Уолдо придержать язык, — дабы Кэти не разразилась бы очередной обличительной речью на предмет забывчивости «этих мужчин». В левом углу Бертиной пасти торчал изрядный нарост дюйма в два-три, — видимо, знаменитая свинячья бородавка.
— Да, Уолдо рассказывал мне об этой неприятности, пока вы развлекались за милую душу, — соврал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100