После того как Базиль закончил портреты друзей, Мане взял в руки кисти своего друга и сам придал портретное сходство его изображению. 52
В мае 1870 года Базиль оставил свою мастерскую на улице Кондамин и перебрался на другой берег Сены, чтобы поселиться на улице де Бозар, в том же доме, где была мастерская Фантена. Ренуар не последовал за ним на противоположный берег Сены. В то время как Базиль переезжал из района кафе Гербуа, в этом заведении появился новый гость. Марселен Дебутен был странным и забавным человеком - живописец, гравер и писатель, но главным образом представитель богемы. Неопределенно аристократического происхождения, он умудрился промотать солидное состояние и жил в огромном замке в Италии, пока долги не вынудили продать его.
Пьеса его была принята Французским театром, и он сохранял превосходное чувство достоинства, несмотря на свои более или менее романтические лохмотья. Полный оригинальных идей и сведущий во многих отраслях знаний, он мог блистать в обществе, особенно если ему удавалось разражаться монологами. Его присутствие высоко ценили в кафе Гербуа. 53
В начале 1870 года в кафе, по-видимому, царило большое возбуждение. Поскольку, право избирать жюри было теперь предоставлено каждому выставлявшемуся художнику, некоторые из них задумали представить список своих собственных кандидатов, список, блистающий отсутствием каких бы то ни было членов Академии. Инициатором, по-видимому, являлся Жюль де ла Рошнуар, бывший ученик Кутюра и друг Мане. Среди тех, кого поспешно созванный комитет наметил в жюри, были Коро, Добиньи, Милле, Курбе, Домье, Мане, Бонвен, Аман Готье и некоторые другие. Мане тотчас же попросил Золя напечатать в нескольких газетах заметки с призывом к художникам голосовать за этот список. Но этот план печально провалился. Из всего списка избраны были только Коро и Добиньи, 54 но они фигурировали также и в официальном списке. Хотя оба они и получили больше голосов, чем все остальные члены жюри, они были скомпрометированы своим согласием возглавить крамольный и провалившийся список. Авторитет их в жюри был, таким образом, подорван, и когда Добиньи не смог добиться, чтобы приняли хотя бы одну картину Моне, он отказался участвовать в решениях жюри. "Раз мне понравилась эта картина, объяснял он, - я не могу позволить, чтобы не признали мое мнение. Равносильно сказать мне, что я не знаю своего дела". 55 Коро вышел из состава жюри вместе с Добиньи, но не из-за уважения к Моне.
Могло показаться, что члены жюри особенно возмущались упорством, с которым Добиньи защищал Моне, потому что из всей Батиньольской группы он один был теперь выделен и предан остракизму. Обе картины Моне были отвергнуты, в то время как у Мане, Берты Моризо, Писсарро, Ренуара, Сислея и Фантена было принято по два полотна, а у Базиля и Дега по одному. Мане выставил "Урок музыки" и "Портрет Эвы Гонзалес", у которой тоже была выставлена в Салоне картина. Ренуар послал "Купальщицу", все еще слегка напоминающую Курбе, и "Алжирскую женщину", написанную сверкающими красками, которая открыто провозглашала его восхищение Делакруа. Сислей показал два парижских пейзажа, Берта Моризо - двойной портрет матери и сестры Эдмы, Дега - портрет дамы с японским веером, а Фантен был представлен "Мастерской в квартале Батиньоль" и картиной "Чтение", получившей медаль. Несмотря на то, что картина Эвы Гонзалес была написана под сильным влиянием ее нового учителя Мане, в каталоге она была обозначена: "ученица Шаплена".
Берта Моризо представила жюри свой "Вид порта Лориан" и двойной портрет матери и сестры Эдмы, который имел волнующую историю. Пюви де Шаванн критиковал голову госпожи Моризо, и художница переделала картину перед тем, как попросить Пюви снова прийти посмотреть. Но последний отказался. "До сих пор мои несчастья еще были невелики, - писала она несколько дней спустя своей сестре. - Усталая, изнервничавшаяся, я пошла в мастерскую к Мане. Он спросил меня, что со мной, и, видя мою нерешительность, сказал с чувством: "Завтра, после того как я представлю свою картину [в Салон], я приду посмотреть вашу работу; доверьтесь мне, я скажу, что вам надо сделать". На следующий день, около часа дня, он является, находит в моей картине все очень хорошим, немного менее удачным низ платья, берет кисти и делает несколько великолепных мазков. Мама в экстазе! Вот тут-то и начались мои несчастья: раз уж он увлекся - ничто не может его остановить; он переходит от юбки к корсажу, от корсажа к голове, от головы к фону. Он отпускает тысячу шуток, смеется, как сумасшедший, отдает мне палитру, снова ее забирает, наконец к пяти часам вечера мы создаем самую красивую карикатуру, какую только можно вообразить. Мы ждали, когда ее унесут. Так или иначе он заставил меня поставить ее на тележку, и я была совершенно уничтожена. Моя единственная надежда, что эту картину не примут; мама находит всю эту историю смешной, я ее нахожу душераздирающей". 56
Картина была принята, но, учитывая недовольство своей дочери, госпожа Моризо считала лучшим забрать эту картину из Дворца промышленности [Салона], где она находилась. 57 Между тем художница, опасаясь, что Мане, проявивший столько хороших намерений, рассердится, решила, несмотря ни на что все-таки выставить этот портрет и смиренно встретить все поношения, которых она ожидала. Но их не последовало, что позволило ей написать своей сестре: "Меня не слишком хвалили, как ты сама понимаешь, но были достаточно любезны, чтобы не очень меня огорчить. Я, конечно, исключаю господина Дега, который относится с высокомерным презрением ко всему, что я могу сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93