Жизнь то богата, то бедна, бедна, разумеется, в тюремном режиме. В сорок лет первый раз женщину познал, до этого в пидорах состоял. Похож на вьетнамца, чем гордится, ибо вьетнамцы какие-никакие, но иностранцы. К нему неоднократно подходили и удивлялись, что он по-ихнему не кумекает. В нем воплотились веселое факирство, мошенничество без прикрас, детская хитрость и злость на человечество. Выйдя в очередной раз из северных пермских лагерей, Равиль почему-то забурился в Пензу. Говорит, что в Пензе был шахматный турнир, его привлекший. В шахматы играл классно, был многолетним чемпионом разных камер в разных тюрьмах, десятки литров крови выиграл у сокамерников, побеждал без мошенничества и подтасовок при строгой записи и фиксации каждого хода.
Одним нравится цифра пять, другим восемь, Равилю не дает покоя «27». Уже прошел 27 вскрытий вен, 27 зубов покинули челюсти фальшивого вьетнамца, считает, что жизнь у него начнется, когда отсидит полных 27, периодические выходы на волю в счет не идут. Прогуливаясь по Пензе, он, само собой, зашел в 27-ю сберегательную кассу. Сотрудники ему так понравились, что он из своего репертуара решил показать самое изящное – фокусы на исчезновение, отвод от предмета. Девки, уморенные чередованием цифр и бесконечными записями, и посетители – живые копилки на собственные похороны, так увлеклись, так смеялись Равилевым проделкам, что обнаружили пустоту некоторых ящиков, когда Равиль чувствовал себя уже важным господином: в бакском берете, белых джинсах, развалившись, он полудремал в рейсовом автобусе. Они выбежали и кричали, на помощь звали, а Равиль трепетно ощущал хруст ассигнаций в заднем кармане только что вошедших в моду джинсов.
Родина манит, и особенно, если она Ташкент, где родился в татарской семье Равиль, вскоре за баловство и проделки списанный в детский дом.
Равиль не просто вор, а вор-химик, самая опасная для общества разновидность этой братии, ее побаиваются сами воры. Он знает стоимость всех маршрутов: на поезде Новокузнецк – Андижан взял чистыми, без гаек и металла, четыре тысячи; Новосибирск – Адлер – пять тысяч и парочку чемоданов хорошего барахла; маршрут Бийск – Томск дешевый, филок, стыдно сказать, триста рублей, но… Но о но – это уже дополнительный рассказ, только для посвященных в ремесло. Но – у Равиля есть связи и рецепты; он достает сильнодействующее снотворное и им заряжает – водку, коньяк, шампанское, ситро, «Буратино», лимонад, «Боржоми», «Ургучан», «Дарасун», «Карачинскую», сельтерскую. В стеклянной ступочке растирает атаминал, делает растворы и вводит шприцем в напитки. «Заряжает» – термин его профессии. У него кожаный портфель в декоративном латвийском тиснении, заполненный бутылками. А к нему ловкость рук и никакого мошенничества.
С проводниками – расчет только деньгами. Они и посадят в хорошее, солидное купе. Едут папа, мама, дочка отдыхать, загорать на юга и побережья. Одно место в купе свободное: просят, умоляют пассажиры проводника не подсаживать, угощают его, одаривают и довольны, что едут одни – семьей. В купе проводника стоит с чемоданчиком веселый человек возраста непонятного, почти как ребенок. Просит предоставить ему место до ближайшей крупной станции, он очень устал. Папа, мама и дочь соглашаются его пустить – только до ближайшей станции. Равиль неописуем в азарте, семья хохочет над рассказами из цирковой жизни. Ну, и совсем умница попутчик: предлагает угоститься с ним, выпить чуток, к радости семьи за его же счет. Жена не возмущается, не из их кармана льется дорогой армянский коньяк, дочь, надув губки, тянет «Буратино». Равиль пьет даже больше других, жажда мучит и к тому же все знают, что артисты пьяницы, так что репутацию надо поддерживать. Жена от коньяка отказалась, но у Равиля нашлась бутылка «Алазанской долины», и она сдалась. Как-то в мгновенье все сникли, Равиль опустил шторы, дверь крепко закрыл и принялся за работу: напитки убрал, чемодан проверил, деньги подсчитал, идущее в «ямку» сложил, серьги аккуратно снял. С кольцами иногда приходится возиться, но у Равиля на этот счет припасен инструмент – распил идет очень редко, а так прижимы и отжимы, нитки промыленные и кольца и перстни сложены в дипломат. Оставшуюся в купе семью описывать не стоит – в себя она придет не раньше, чем через неделю. Ментам эти случаи раскрывать несподручно, сплошная путанность, дальность расстояний, сбивчивые показания свидетелей, разные республики. Никто такие дела брать не хочет.
Подобных воров советская милиция предпочитает на воле не держать. Оторваться им трудно, надо давать клятвенные обещания, проситься на поселение куда-нибудь на Хатангу. Только тогда смогут поверить им, ворам-химикам. По выходу из зон за ними сразу движется прокладка и чем раньше водворяют снова, тем, считается, лучше для общества.
Старый зэк говорит вам: граждане, с гигиенической, с других точек зрения не жадничайте, пейте только свои напитки, кушайте только свою пищу, из незнакомых рук не берите. Деньги, здоровье, а то и жизнь будут в сохранности!
Воры-карманники хвалят районы Поволжья, там проживает доброе христианское и мусульманское население. Обнаружит к примеру пропажу кошелька мордвин (мокша или эрзянин) и сокрушаться особенно не станет, отойдет в сторону от автобусной остановки, покачает головой, сплюнет, махнет рукой и произнесет: «Чему бывать, того не миновать».
Старые люди еще перекрестятся с молитвой. Не то в Прибалтике, где-нибудь в Риге или Тарту. Исчезновение кошелька человека взбудоражит, он остановит автобус, побежит в милицию и начнет всех подозревать, особенно русских, хотя воровской мир Балтики состоит из местных националов и приезжую братву не жалует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79