такова судьба у тебя, калики перехожего. На воле не захотел жить, к нам залетел, чтобы своим видом грусть наводить и мешать? Как мешать? А так, во всем – в столовой тебя приходится ждать, на просчете, в бане, на работе тоже. Из-за тебя мы стоим и околеваем на морозе, твои подшипники проверяют, костыли ковыряют, думая, что проносишь в них чай, филки, водкой заливаешь трубки. Везде вы мешаете – из тюрем вас зоны не берут месяцами. В хатах вы гниете, смердите, от вас несет помойкой и свалкой. И вы не понимаете, сволочи чокнутые, что вы противнее ментов. От вашего вида тошнит всегда.
Почти во всех зонах есть отряды тубиков, то есть страдающих легочными заболеваниями. Тубиков на работу не выводят, кормят отдельно в казармах, иногда подбрасывают кое-какую работенку, да и то скрыто, ночью, чтобы не увидели. Тубики – разносчики туберкулеза. Работающие с ними офицеры получают «чернобыльскую» надбавку. Обстановка в таких отрядах могильная – сиди, выходи на просчеты и снова кантуйся, лежи, плети, если башка принимает, читай библиотечный мусор. Книги, переданные из библиотек тубикам, назад не возвращаются во избежание переноса заболевания. Безделье томит, хоть на стенку лезь из-за смертной скуки. Тубик знает, что он, как лунатик, бродит по краю могилы и посему за жизнь не цепляется, отдается любым порокам и, как считают зэки, стремится и других опомоить, то есть заразить. Ксивы от них предпочитают не принимать и не общаться с их локалкой. Начальство частенько неугодных зэков списывает в эти отряды. Кто проверит данные рентгена? Боятся зэки тубиков почище ШИЗО и ПКТ, страшатся очередных флюорографий.
Выходит зэк из зоны в озлоблении до конца дней на всех: ментов, пузанов, блядей, прямо распухает ненавистью к разной сволоте.
– За что избил человека, он же старик? – спрашиваю в Новом Уренгое одного парня.
– Для вас старик, а для меня узкоглазый тюбетеечник. На них там нагляделся, суки, с автоматами стояли. Бить их, гадов, надо. И я при каждом удобном случае бью.
– Этот человек, наверняка, в охране не служил – продолжаю я.
– Он может быть и ни при чем, но его соплеменники меня истязали, и поэтому я их бью.
– Если придерживаться твоих понятий, то у себя на родине они вправе тогда и русскую братву избивать.
– Пусть только попробуют, я на всю эту мразь черномазую зол, даже на баб, которые с ними спят из-за денег и барахла. Их я тоже бью, ни одной курве спуску не даю.
Читатель, не забудь, что советская власть породила море зла, не возникающего само по себе, а заранее планируемого: уничтожило аристократию как класс во главе с Императором и его семьей, затем сословие дворянское, казаческое, крестьянское, колонистское (немецкое, греческое, чешское, еврейское), торговое, ремесленное и пошло-поехало – замахнулась на целые народы – от айсоров до якутов. Каспийское море так было забито трупами, что на южных берегах люди боялись появляться, а Иран слал ноты в Москву с просьбой не загрязнять чистые воды. Помоили воды трупами, землю горькими слезами сирот и вдов, тундру – аммональниками, тайгу – скелетами. Вороны уставали клевать, не хватало извести, чтобы могильники посыпать, а красные комиссары-энкэвэдэшники на работу гнали собаками женщин, у которых от истощения выпадали матки – на работу ненужную, бесполезную. Властвовали великие паханы-интернационалисты: один, Картавый, писал тайно о необходимости уничтожить Православную церковь, другой, Рябой, старался извести целые этносы людей. Царствовали великие строители ГУЛАГов, зон и необъятных социалистических лагерей.
Кум оперчасти Новосибирской тюрьмы, выпускник НИИЖТа (Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта) старший лейтенант Евгений Дубровин на протяжении многих лет проводит личное исследование по теме: «Восприятие карцера заключенными разных национальностей Советского Союза». Он делится своими выкладками и наблюдениями: «Боятся карцеров армяне, готовы пойти на любое унижение, чтобы туда не попасть. Кабардинцы горды в камере, в карцере же сникают сразу и начинают просить у баландеров добавки. Евреи умудряются так выкручиваться, что их трудно в карцер загнать, – очень адаптированный к тюрьме народ, редко попадающий в карцеры. Хорошо и по многу дней переносят карцер татары, особенно сибирские. Русские, украинцы, белорусы, попадая в каземат, сначала начинают петь песни, а потом сникают, надламываются психически. Прибалты предпочитают вызывать врачей, ссылаясь на мнимые болезни, они полагают, что врачи и таблетки им помогут. Молдаване – плачут, уйгуры и дунгане молчат и не вступают ни в какие разговоры; грузины становятся агрессивны, бьются головой об обитую металлом карцерную дверь, проклинают русских, пинают стены; народы Поволжья и Европейского Севера – удмурты, коми, ненцы, вепсы, карелы, саами, марийцы, чуваши, башкиры сразу впадают в спячку; буряты, тувинцы, эвенки, якуты, нанайцы, кеты, тофалары стремятся найти или отгрызть от откидной плиты что-нибудь деревянное, щепку или спичку, и найденное бесконечно жуют; немцы Сибири становятся «повернутыми» – то молятся, то вскакивают беспрерывно. Почти все, попадающие в карцер, начинают чесаться, грызть ногти и обламывать их до крови, ковыряться в носу, часто подходить к унитазу и мочиться. Потом до конца дней почти у всех будет недержание мочи».
Водворив подследственного в карцер, Е.А. Дубровин начинает добиваться сотрудничества с ним: приходит в цивильной одежде, угощает чаем и просит сообщить о деле поподробнее, о разговорах с сокамерниками. Ездит домой к подследственным и получает от них деньги, ценности, книги (он любит читать зарубежные детективы), адреса нужных людей, особенно женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79