и т. п.Я пропустил мимо ушей эту его знаменитую фразу и вдруг спросил:– Батя, а тебе сколько лет было, когда ты начал с девчонками целоваться? – и схватился за голову – о чем это я, вот осел: хотел же совсем о другом говорить, и вдруг – на тебе! Видно, здорово засела мне в голову эта Лелька…Батя крякнул и внимательно посмотрел на меня. Хорошо еще, что он не засмеялся, – если бы он даже только улыбнулся, я бы, наверно, провалился сквозь землю.– Ну, рассказывай, – сказал он.И я, красный как вареный рак, заикаясь на каждом слове, рассказал ему про Лельку.– Эт-то… очень плохо? – отдуваясь, спросил я под конец.Вопрос, конечно, дурацкий, но что-то мне надо было спросить, иначе зачем бы я рассказывал. Батя сидел, отвернувшись от меня, опершись лбом на руку, и шея у него была красной.«Вот, даже смотреть на меня не хочет», – подумал я и еще раз обозвал себя ослом.Наконец он повернулся ко мне: вид у него был очень серьезный, но лицо как-то странно кривилось – как будто он хотел чихнуть, но никак не мог.– Вообще-то, – сказал он, – о таких вещах не очень принято рассказывать. Я, например, никогда и никому не рассказывал о таких вещах, но раз уж ты… хмм… удостоил меня своим доверием… – Он встал из-за стола и тоже начал ходить по комнате – …Раз уж ты рассказал, то… Послушай, а… ну, она тебе… нравится, что ли?Я замотал головой.– Не понимаю, – сказал батя и рассердился. – Да ты не финти. Нравится – так и скажи.– Нет, – сказал я, – то есть… нравится, но…– Ага, понимаю, – сказал батя. – Тогда это плохо. Совсем не обязательно лезть со своими поцелуями к человеку, который тебе нравится. Но…– Не буду я с ней больше целоваться… – пробурчал я.– Почему? – спросил батя и засмеялся. – Это ведь, наверно, весьма… приятно?– Приятно, приятно! – заорал я. – Я к тебе как к человеку, а ты мне мораль читаешь, да еще издеваешься… Конечно, приятно… Будто не знаешь?!– Ты не сердись, – сказал батя. – Ты от меня совета ждешь, а я, пожалуй, тебе тут никакого совета дать не могу. Поступай так, как тебе подскажет разум и… сердце… Парень ты неглупый, и сердце у тебя, по-моему, тоже есть.– Спасибо, – буркнул я.Тут уж он разозлился всерьез.– А ты что хочешь, чтобы я тебе рецепты на все случаи жизни давал? – сказал он сердито. – Не дождешься! Но раз уж случилось – что ж, теперь всю жизнь и слюнявить это дело? Не по-мужски это. Единственно, что я могу тебе сказать: в любой, даже самой сложной ситуации надо быть прежде всего чело-ве-ком, а не скотом.Он помолчал, а потом, как-то хитро прищурившись, спросил:– Слушай, а как же ты теперь с Наташей-то?..Вот черт! Откуда он знает? И как это он догадался, что меня волнует больше всего именно это?– Ну, уж это мое дело, – гордо сказал я.– Вот это правильно! – почему-то довольный, сказал батя. – Значит, с этим вопросом все? Тогда спать!– Спать, – сказал я и вздохнул с облегчением.Я пошел спать и, когда уже разделся, подумал, что хотел-то я с отцом посоветоваться, что нам делать с письмом, которое получила Капитанская дочка от кого-то из нас, а скорее всего – от Валечки. Вот тут-то батя помог бы больше – в таких делах взрослые лучше нас разбираются, хотя иногда тоже путают здорово. Мне не хотелось идти: опять скажет – сам разбирайся, но я подумал, что тут уж не только мое личное дело, а всего класса, и надо же посоветоваться с умным человеком, а то мы еще сгоряча таких дров наломаем…
Отец лежал и читал «Анну Каренину». Я влез к нему с ногами на тахту и сказал:– Бать, я ведь с тобой совсем о другом хотел говорить, а это так… сам не знаю, почему вырвалось.– Значит, наболело, – сказал батя. – Слушай-ка, а я ведь тебе на твой вопрос так и не ответил. Я ведь тоже с девчонками целовался, – сказал он шепотом, и мы с ним начали хохотать.– Ну и жук ты, батя, – сквозь смех сказал я.– Конечно жук, – сказал он гордо, – а как же! Ну, так что у тебя еще?Мне стало как-то совсем легко и просто, и я спокойно рассказал бате все, что случилось сегодня в классе, не сказал только о своих подозрениях. Батя слушал очень внимательно, иногда только морщился и неодобрительно покачивал головой.– Гадость какая, – сказал он, когда я кончил. – Ну, а что в том письме? Хотя откуда тебе знать.Я и действительно ничего не знал, но кое о чем мог догадываться – тут мне Кныш помог… Я рассказал бате о том, что прошлой зимой говорил мне на катке Володька Кныш. А он сказал, что Капитанская дочка «спуталась» с преподавателем физики, а у того жена и двое маленьких детей. А она, эта… – Кныш назвал ее тогда коротким нехорошим словом – прилипла к физику, как пиявка, и отбивает его от семьи. Я не поверил Володьке и сказал, что, если он будет трепаться об этом кому-нибудь еще, пусть лучше не приходит в школу – я ему житья не дам. Может быть, об этом и было в том проклятом письме.– Что значит «спуталась»? – – спросил батя.Я почувствовал, что краснею, и пробурчал что-то невразумительное, вроде «ну, что ты – маленький, сам не понимаешь».– Я-то понимаю, – сказал батя, – а вот вы, сопляки, что вы-то понимаете в этом?– Ну, если ты хочешь ругаться… – сказал я и начал слезать с тахты.– Сиди, – сердито сказал отец, – ишь какой гордый… Ты пойми, дело это такое тонкое, деликатное – в него чужим сапогом лезть никак нельзя, а тем более вам, сосункам. Да не ершись ты! Нечего вам даже и думать об этом – не вашего ума…– Ну да, сосунки, сопляки, не вашего ума… Спасибо. Разъяснил, – сказал я и опять начал слезать с тахты.Батя засмеялся, но меня не удерживал. Он только вдруг как-то очень грустно сказал:– Всякое в жизни бывает, Сашка… всякое. Ну, а вы-то как о своей Капитанской дочке думаете?– Она хорошая, и все это наверняка враки, – убежденно сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54