Не знаю, кого бы он не любил, но некоторых любил более прочих, и мне кажется, что я был в числе их". Подчиненные обожали Кутайсова. "Обращения его с ними я никогда не забуду; я бы назвал его чрезвычайно искусным, если бы не знал, что в этом человеке все было натуральное; все глядели ему в глаза, чтобы предугадать его желания, и он казался старшим братом между меньшими, которые любят и боятся его: в нем была какая-то магия. Вокруг Кутайсова было все так живо, так весело и вместе с тем так пристойно, как он сам; молодые дамы могли бы, не краснея, находиться в его военном обществе. Вскоре потом умер он героем, как умереть ему надлежало. Спасибо Жуковскому, что он в прекрасных стихах сохранил память о столь прекрасном существовании: без него простыл бы и след такого диковинного человека"100.
Тело героя не было найдено, его могилой стала священная Бородинская земля, но имя Кутайсова украшает Георгиевский зал Большого кремлевского дворца, главный памятник Бородинского поля, обелиск Бородинского моста, фасад Музея-панорамы "Бородинская битва", памятные доски храма Христа Спасителя, а скульптурное изображение по праву занимает достойное место среди портретов лучших военачальников Российской Императорской армии на памятнике "Славным сынам народа", что на Кутузовском проспекте Москвы.
Об Александре Ивановиче Кутайсове нет ни одного серьезного научного биографического исследования, мало внимания уделяли ему современники, художники оставили всего два известных сегодня портрета, один из которых "среди начальников народных наших сил" в Военной галерее Зимнего дворца. Не баловали его писатели и поэты. Не велик и его архив.
Недавно я получил возможность прикоснуться к документам, много лет хранившим ауру человека, которому были адресованы или чьей рукой были написаны. С огромным волнением листал я пожелтевшие листки разного формата и оттенка, исписанные выцветшими ореховыми чернилами. Дело начинается тремя вышеупомянутыми письмами Александра Кутайсова брату Павлу, написанными по-французски. Наконец я впервые увидел мелкий, аккуратный, убористый почерк своего героя. Письма не содержат информации, связанной с подготовкой к войне. Далее следовало сообщение Александра Ивановича главному военно-медицинскому инспектору действительному статскому советнику Я.В. Виллие о перемещении штаб-лекаря Виноградова и выплате ему жалования за 1807 год. Документ этот не имеет даты и подписи, написан писарем или адъютантом, поэтому можно считать его черновиком или копией. К аналогичной категории документов можно отнести и рапорт графа Кутайсова за № 289 из г. Вильно инспектору всей артиллерии генерал-адъютанту барону П.И. Меллеру-Закомельскому об отправке в ремонт 6-фунтовой пушки 32-й легкой артиллерийской роты 17-й артиллерийской бригады 17-й же пехотной дивизии 2-го пехотного корпуса. Рапорт не имеет подписи, а для даты подготовлено только место - "апреля ... дня 1812 года", но она не вписана.
Следующие пять страниц занимает письмо генералу Кутайсову от 10 мая 1812 года из г. Свенцианы, подписанное Ростиславом Захаpовым. Его автор капитан гвардейской артиллерии, хорошо знакомый с А.П. Ермоловым, П.И. Меллером-Закомельским и цесаревичем Константином Павловичем. Из письма понятно, что у Р.И. Захарова в Петербурге остались родители и жена с детьми, что на службе его удерживает только надвигающаяся война и что под начальством Кутайсова он готов служить, оставаясь капитаном, хотя уже вполне заслужил чин полковника. Сомнений не было - передо мной лежало собственноручное письмо Ростислава Ивановича Захарова, командира 1-й легкой батареи лейб-гвардии конной артиллерии, геройски погибшего в Бородинском сражении. Из письма стало известно, что между Захаровым и Кутайсовым существовала дружеская переписка. Но где теперь эти письма?
Далее в деле хранятся три письма по-французски к графу Кутайсову в Вильно из Риги от 26 марта, 15 апреля, 14 мая и одно - по-русски, не датированное, от тетушки Н.В. Резвой. Вероятно, и первые три письма бытового характера тоже от родственников. Несколько скучных писем чиновников различных уровней кануна войны касаются поставок лошадей для артиллерии. Три письма от офицера Павла Фадеева содержат настоятельные просьбы о переводе по службе. Мне пока не удалось ничего отыскать об авторе этих писем, но и желания особого нет, ибо их содержание весьма скудно в информационном отношении, как и записка полковника Павла Мерлина, командира 4-й конно-артиллерийской роты, написанная за три дня до начала военных действий, о получении 10 лошадей и своем недомогании.
Несомненный интерес представляет доклад подполковника К. Зандена Кутайсову от 31 марта 1812 года из Риги - о результатах экспериментальной проверки новых диоптров, т.е. прицелов, новой картечи, пули которой делались из чугуна, и штурмовых бочек. Последнее устройство предназначалось для обороны крепостей и состояло из одного или нескольких бочонков с порохом, внутри которых помещались различные мелкие металлические предметы или артиллерийские гранаты, а в стенки вставлялись запальные трубки. Бочонки поджигали и сбрасывали или скатывали на штурмующих. В последнем случае бочонки надевали на общую ось с колесами. Сначала взрывался порох и разлетались поражающие металлические предметы, а потом на десятки осколков разрывались гранаты. Свое письмо Занден завершал уверенностью в успехе обороны Риги от наполеоновских войск.
После просьбы об отсрочке поставки лошадей, адресованной Кутайсову, сопроводительной записки графа от 5 июня 1812 года к свертку с картами, которого в деле нет, и частного письма от Элеоноры Грасервис (?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27