Рейль несколько раз посылал соответствующие приказы, но Жером их проигнорировал и пытался любыми средствами проникнуть за стены и захватить замок. В этом отношении операция в Угумоне полностью пошла на пользу англичанам; французы понесли гигантские потери, а англичане могли удерживать их там лишь небольшим гарнизоном.
По приказу Наполеона в бой вступили две батареи конной артиллерии Келлермана; к ним присоединилась конная батарея Пире и продольным огнем обстреляла пушки линии Веллингтона. Капитан Мерсер почувствовал на себе действие орудий Пире. Его перевели на правый край второй линии обороны Веллингтона с фермы Мон-Сен-Жан, где он стоял в резерве, и приказали наблюдать за уланами Пире, расставленными к западу от Угумона, но ни в коем случае не стрелять по ним, пока они не пойдут в наступление. Однако батареи Пире открыли стрельбу по подразделению Мерсера и, хотя в большинстве случаев они не попали в цель, несколько снарядов, особенно гаубичных, приземлилось очень близко.
Перед Мерсером стояли легковооруженные драгуны Германского легиона, от которого время от времени отделялись и уходили вперед отряды; далее, почти скрываясь в высоких колосьях, шли французские стрелки. Слева от него были построены в каре британские пехотинцы, а справа расстилалось прекрасное, чистое поле, мирное и безмятежное. Небо снова покрылось тучами, пошел дождь. Что до сражения, он не мог знать, что там происходит. Вот что он пишет: "Примерно в это время, устав от праздного стояния и батарейного огня с брюссельской дороги, я отважился совершить глупость, которая могла бы обойтись мне очень дорого, если бы герцог случайно оказался в нашей части поля. Я отважился не подчиниться приказу и нарочно открыл по батарее неторопливый огонь, думая, что мои девятифунтовые орудия быстро заставят замолчать их четырехфунтовые. Однако каково было мое изумление, когда на первый же наш удар откликнулась по крайней мере полудюжина джентльменов гораздо большего калибра, о присутствии которых я даже не подозревал и чье превосходство мы сразу же распознали по нарастающему шуму и большой дальности стрельбы, так как они упали далеко позади нас. Я сразу понял свою ошибку и прекратил стрельбу, и они сделали то же - лишь четырехфунтовые продолжали канонаду, как и прежде. Но это было еще не все. Первый раненый среди моих солдат появился вследствие одного из этих проклятых дальнобойных выстрелов. Я никогда не забуду крик, который несчастный издал, когда его ранило. Это был один из последних выстрелов, и пока он стоял между лафетами, его левую руку разорвало в клочья. Этот крик проник мне в самое сердце, и я обвинял себя в том, что стал причиной его несчастья. Однако я был вынужден скрыть свои чувства от солдат, которые обернулись и смотрели на него; поэтому, приказав им "смотреть вперед", я продолжал ходить туда-сюда, в то время как Хитчинс (врач) поспешил ему на помощь".
Случилось так, что герцог заметил этот акт неподчинения издалека, но подумал, что повинен в нем был капитан Сэндхем, командир соседней батареи. Увидев, что одну из французских пушек подбил британский снаряд, он немедля приказал отдать капитана Сэндхема под арест. К счастью, капитан Сэндхем смог оправдаться, дав какие-то объяснения, а вина капитана Мерсера осталась нераскрытой .
Капитан Мерсер и его солдаты смирились со своей ролью пассивных наблюдателей, хотя по ним продолжали стрелять пушки Пире. В тот день герцог требовал от подчиненных выдержки и терпения и сам подавал им пример. Однако среди этих испытаний артиллерийский капитан и его солдаты смогли обратить внимание и на смешную сторону событий. Два-три офицера подошли поговорить с ними, и один из них, врач, держал над головой зонтик. Случилось так, что в это время на них обрушился град снарядов из французских пушек, что заставило посетителей поспешить восвояси; врач был так напуган, что упал на колени и быстро побежал на четвереньках, при этом он аккуратно прикрывался от подобного дождя зонтиком. "Наши ребята, - пишет Мерсер, - огласили поле громким смехом".
Груши и его товарищи в Валене заметили, что стрельба под Угумоном усилилась. Поле битвы находилось от них примерно в четырнадцати милях по прямой, и видно было, как клубы дыма поднимаются над горизонтом. Очевидно было, что сейчас между армиями Наполеона и Веллингтона происходит решающее столкновение. Жерар, при поддержке генерала Валязэ из инженерных войск, все еще убеждал Груши выступить в направлении стрельбы. Но генерал Бальту, командующий артиллерией, возразил, что перевезти пушки по затопленным улочкам, ведущим к Мон-Сен-Жану, будет невозможно. Последовал довод Валязэ, который настаивал, что его инженеры легко смогут передвинуть пушки, Бальту это не убедило, а Жерар разозлился на Груши, который терзался сомнениями, но не решался двинуться в другую сторону.
"Monsieur le marechal, ваш долг - идти на пушки!" - кричал Жерар.
"Император сказал мне вчера, что намерен атаковать английскую армию, если Веллингтон примет бой, - сказал Груши. - Потому все это меня нисколько не удивляет. Если бы император пожелал, чтобы я принял в этом участие, он не отослал бы меня на такое расстояние в тот самый момент, когда идет против англичан".
Ответ Груши был вполне резонным, и если бы Наполеон был более склонен признавать свои ошибки, мы вряд ли узнали бы о сцене в Валене. Акцент следовало бы сделать не на отказе Груши идти на пушки, а на том факте, что Наполеон отправил его слишком далеко, чтобы он мог помочь в битве при Ватерлоо.
Пропаганда со Святой Елены сделала из Груши козла отпущения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86