У меня плохие предчувствия..."
7 апреля сообщение принца-регента обсуждалось в палате общин. Сухопутные и морские вооруженные силы Его Величества должны были быть увеличены, и регент считал своим долгом немедленно вступить в переговоры с союзниками Его Величества в целях объединения усилий для защиты Европы. Сэр Фрэнсис Бёрдетт (член парламента от радикальной партии, который в 1810 году сделал себе имя, возглавив агитацию против спикера и палаты общин, а также долгое время бывший противником войны с Францией) заявил, что, по его убеждению, Бонапарт был избран народом Франции и что любая попытка реставрации Бурбонов будет несправелдивой и безнадежной. Он опасался войны, которой не будет конца. Мистер Сэмюэл Уитбред обвинил герцога Веллингтона в подписании Талейрановой декларации от 13 марта66 и обратился к принцу-регенту, умоляя его "милостиво изволить приложить самые ревностные усилия, дабы сохранить мир в этой стране", пока его еще можно было поддерживать. Однако это предложение было отклонено, и из ответа лорда Каслри на выступления обеих сторон палаты стало ясно, что английский кабинет настроен на войну. Поскольку Наполеон не заслуживает доверия, сказал он, и действует только в своих личных интересах, вопрос должен быть решен с позиции силы, а не доверия его слову. Война неумолимо приближалась, и солдат уже посылали через пролив в Бельгию.
На следующий день после дебатов в парламенте взвод конной артиллерии, расквартированный в Кольчестере, получил приказ выступить по направлению к Харвику и оттуда отправиться на корабле в Остенде. "Приказ, - сообщает генерал Мерсер, в то время капитан этого взвода, которому тогда было тридцать два года, - был получен с искренней радостью офицерами и солдатами, готовыми ввергнуть себя в опасность и кровопролитие в надежде добыть славу и почет". Начиналась война, французские солдаты жаждали отомстить за свое недавнее поражение, а английские солдаты стремились преподать Бони, Корсиканскому дьяволу, урок, который он не забудет.
Три недели пролетело с тех пор, как Наполеон занял Париж, и вот-вот должен был показаться острый поворот в его судьбе. До сих пор его спасало всеобщее воодушевление его успехами, но сейчас он начинал чувствовать, что неприятности дома и за границей растут, как снежный ком. Он чувствовал, что ему мешают те, кто помог ему прийти к власти, - все они были не менее честолюбивы и не более склонны раболепствовать, чем он сам. Ранее они склонялись перед его волей ради удачи, которая ему сопутствовала, сейчас он был до некоторой степени отдан им на милость, и они зорко следили, как бы он снова не обошел их. Они выказывали больше интереса к завоеванию свободы действий для себя, чем безопасности для страны, которую они подвергли опасности, позволив ему вернуться.
Наполеон понял, что, лишь развязав войну, он сможет удержаться на троне. 9 и 10 апреля были изданы декреты о призыве на военную службу солдат запаса и Национальной гвардии. (Все мужчины в возрасте от двадцати до шестидесяти лет были обязаны служить в Национальной гвардии. Они не проходили ту же подготовку, что и наступательные войска, но могли быть использованы для защиты крепостей и пограничных постов. В то время в списках гвардии значилось около 200 000 солдат, и Карно, министр внутренних дел, уверял, что их количество в случае необходимости может быть доведено до 2 500 000.) Хотя объявить всеобщую мобилизацию на тот момент было нельзя, в ожидании своего часа он был вынужден призвать новобранцев 1815 года, поскольку страна была крайне обеспокоена угрозой внешнего вторжения. И такой момент не заставил себя долго ждать. Ни один из монархов, которым он послал столь любезные письма, не соизволил их получить. Его враги окружили его границы невидимым барьером и не поддерживали с ним никаких отношений. Люсьен Бонапарт не смог доставить его письма императору Францу и другим важным лицам, а де Монрон вернулся в Париж с вестью о провале своей миссии.
Де Монрон привез письма верного Меневаля. В длинном послании к министру Коленкуру Меневаль описывал признаки военных приготовлений в Вене и враждебный настрой русского царя, который, как там было сказано, "поклялся на Библии, что не сложит оружия, пока император Наполеон будет хозяином Франции".
Шансы Наполеона на налаживание отношений с Австрией- зависели от преданности Марии Луизы, и Меневаль, считая важным полностью информировать Коленкура, объяснял, каким образом императрицу заставили полностью изменить свои чувства. Однако он не упоминал о ее привязанности к графу Нейппергу. "Прошу Вас, - писал он, - использовать эту информацию так, как подскажет вам осторожность. Я опасаюсь эффекта, который она может произвести на императора". Однако Коленкуру не представился шанс пощадить чувства своего патрона, поскольку Наполеон, с беспокойством ожидавший прибытия этих важных писем из Вены, настоял на прочтении оригинала. Меневаль писал: "Я не знаю, когда императрица поедет во Францию. У меня нет причин полагать, что это может вообще когда-нибудь случиться. В данный момент правящий кабинет далеко не в восторге от этой идеи, над отношением императрицы так хорошо поработали, что она представляет возвращение во Францию не иначе как с ужасом. За последние шесть месяцев было сделано все возможное, чтобы посеять отчуждение между нею и императором. В течение этого времени мне не было позволено получать какие-либо ее распоряжения, чтобы не возбудить подозрения властителей Конгресса ее близостью со слугой императора. Когда мне случайно представилась возможность поговорить с ней, я убеждал ее оставаться в нейтралитете и ничего не подписывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86