Минувшая война была жестокой, будущая может стать варварской. Надо объединить усилия всего мира, чтобы пушки умолкли навсегда. Если некоторые государства окажутся за дверью нашей организации, она уже не будет подлинно мировой. Я хотел бы видеть здесь представителя России…
Господам, поглощенным планами передела мира, мечтающим о вооруженной расправе с Советской Россией, Нансен казался по меньшей мере странным идеалистом. Он утверждал, например, что чертовски недальновидно силой вмешиваться в русские дела. Фальшивый сверху донизу царский режим мешал развитию России, и пусть теперь ее народ сам устраивает судьбу. Допустима лишь одна интервенция — против эпидемий и голода!
А призрак голода уже бродил над разоренной Россией.
Зима была бесснежной. С первых дней весны 1921 года появились грозные признаки небывалой засухи. Волга не вышла из берегов. Листья, едва распустившись, ссыхались и облетали. Всходы сгорели. Черные, мертвые поля окружали деревни Поволжья. Дым пожаров стлался над землей. В небе внесло красное, зловещее солнце. Знойные ветры несли со стороны Заволжья тучи мельчайшего песка — это дышала пустыня.
Спасаясь от лютой беды, крестьяне заколачивали избы. На пристанях и вокзалах скапливались толпы голодных. К середине лета беженцы из Поволжья растеклись по всей стране.
Правительство собирало хлеб всюду, где могло, и посылало на Волгу. Красноармейцы отдавали в фонд голодающих свои пайки. Было известно, что Ленин питается так же скудно, как рабочие Москвы. Когда однажды Дзержинскому поджарили картошку с салом, он вспылил, сурово отчитав «расточителей». Горький отбирал в музеях антикварные вещи, не представляющпе особенной художественной ценности: их продавали за границу, чтобы купить хлеб.
Но засуха захватила не только Поволжье. Пыльные бури и суховеи губили урожай на Украине, в Крыму, и Приуралье. Надо было накормить десятки миллионов людей, у которых уже с прошлых лет было пусто в закромах.
На помощь голодающим Поволжья пришли рабочие и коммунистические организации Европы и Америки. Они посылали в Россию хлеб, собирали деньги. Во многих странах рабочие постановили отчислять каждую неделю часовой заработок для голодающих Поволжья. В те дни югославский революционер Алия Алиянов, приговоренный к повешению, писал перед казнью: «Мое последнее желание, чтобы моя одежда и вообще все мое движимое имущество были проданы и выручка вместе с 400 кронами наличными, оставленными мною на хранение тюремному сторожу, была передана в фонд помощи голодающим в России».
Нашлись, однако, люди, которых радовал голод в Поволжье. Делегация русских эмигрантов, бежавших от большевиков, умоляла американского посла в Париже сделать все, чтобы Поволжье не получило ни крошки американского хлеба: лучше принести в жертву несколько сот тысяч русских мужиков, чем поддерживать правительство, прогнавшее законную российскую власть. «Толпы голодных идут к границам, чтобы ринуться в Европу, разнося заразу большевизма!» — сообщали газеты.
Нансен, который в эту пору был поглощен завершением огромной работы по возвращению на родину бывших военнопленных — два месяца, легкомысленно названные Ноэль-Беккером, превратились в годы непрерывных разъездов и бесконечных переговоров, — получил письмо от Горького. Они познакомились во время первого приезда Нансена в революционную Россию и с тех пор переписывались. На этот раз Горький спрашивал, не сможет ли Норвегия послать в Поволжье немного сушеной трески.
А пока Нансен хлопотал об отправке рыбы, пришла телеграмма из Женевы, от Международного Красного Креста: в Швейцарии собирается конференция по оказанию помощи голодающим в России и ему, Нансену, предлагается стать ее главным уполномоченным, или верховным комиссаром.
Два дня Нансен не отвечал. Мрачный ходил он по кабинету в своей башне, заваленному книгами путешественников по Азии. Художник Вереншельд, вызванный к соседу для совета, сказал:
— Я тебя знаю. Если ты откажешься, тебя потом замучат угрызения совести.
— Но пойми: соглашаясь, я должен снова отказаться от всего, что мне дорого.
— Я тебя знаю, ты согласишься! — упрямо твердил художник.
А восемь дней спустя Нансен уже встретился в Риге с заместителем народного комиссара по иностранным делам Литвиновым и вместе с ним поехал в Москву.
Ожидалось, что Нансен, как дальновидный политик, потребует от большевиков прежде всего согласия на уплату долгов, сделанных царским правительством, и лишь после этого будет разговаривать о помощи голодным. Но доктор Нансен поступил совсем по-другому.
Он сказал, что далеко не во всем сочувствует большевикам и настоящий коммунизм видел лишь… у эскимосов Гренландии, где нет ни зависти, ни борьбы за власть. Но Россию нельзя зачеркнуть, будущее Европы — только с Россией. У русского народа неограниченные силы, и раз большевики направляют их на восстановление страны, то было бы ошибкой этому мешать. И разве человеколюбие не обязывает помогать голодающим людям независимо от их политических убеждений? Он считает, что помощь должна быть оказана и несчастным в Поволжье, и тем, кто покинул Россию, спасаясь от большевиков, а теперь скитается по чужим странам.
Газеты накинулись на доктора Нансена: как, ставить знак равенства между пострадавшими от большевиков защитниками «истинной свободы» и какими-то темными мужиками, которые подняли руку на своих благодетелей, а теперь расплачиваются за это! Нет, доктор Нансен явно превысил свои полномочия, его надо отозвать с поста. И пусть доктор Нансен объяснит цивилизованному миру, почему из комиссара Международного Красного Креста он превратился в красного комиссара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92