по-видимому, что-то неладно в области печени; ей пришлось переварить столько треволнений и гадостей, что она вправе начать пухнуть и проявлять свое негодование.
Из Министерства пришлось вернуться вследствие невозможности продолжать работу. Подал рапорт о болезни и прошу отпуска до увольнения в отставку.
Казачья конференция разодралась с Дутовым и Хорошхиным; им ставится в вину, что они знали от Дитерихса об его решении отрешит Иванова-Ринова от командования, но не доложили этого конференции; этим воспользовались для сведения старых счетов и наговорили Дутову таких вещей, что он собирается ехать в Новое-Николаевск "по семейным делам".
Вызывают в конференцию Иванова-Ринова для объяснений по поводу его агитации по возрождению Сибирского областничества и его заигрывания с кооперативами. Во Владивостоке ожидаются сегодня серьезные события. Генерал Опя приказал Розанову вывести из города русские войска, на что Р. ответил отказом. Адмирал одобрил распоряжения Розанова и приказал не останавливаться ни перед чем ради сохранения русской национальной чести и достоинства.
Эх, если бы такая же решимость была проявлена десять месяцев тому назад во время Семеновского инцидента, не тряслись бы теперь Омские обыватели и не сидели бы мы все перед разбитым корытом; гадая на пальцах, "пронесет или не пронесет"
30 Сентября.
Свалился пластом; попал в плен к медикусам, которые меня щупают и качают головами; вечером объявили жене, что у меня, по-видимому, гнойное воспаление печени и закупорка всех желчных каналов; положение серьезное и требующее лечения и моего согласия покориться всем медицинским требованиям, а главное ото всего отойти и не волноваться; поэтому запретили кого-либо ко мне допускать и со мной разговаривать.
14 Октября.
Две недели ничего не записывал, вернее, не мог записывать, ибо находился в бессознательном состоянии; несколько дней был в безнадежном состоянии, но в конце концов выкарабкался, благодаря исключительной заботливости доктора Б. и уходу жены.
Отставка моя не принята; я назначен в распоряжение Верховного Правителя и уволен в отпуск для поправления здоровья; на мое место назначен бывший командующий Западной Армией генерал Ханжин.
Не понимаю, почему не назначили генерала Сурина, как нельзя более подходящего к роли Военного Министра, с огромным стажем, как раз по этому месту.
Пока меня отправляют в Томскую клинику для лечения и, буде потребуется, операции, предупреждают, что сильно тронуты желчные пути и надо долго и систематически лечиться; это хуже всего, так как хотелось бы скорее стать на ноги и начать работать; в более свободном положении надеюсь оказаться полезным, хотя бы в качестве разъездного инспектора войск и учреждений и осведомителя Адмирала о действительном положении дел.
15-26 Октября.
Бесцельно пролежал в Томской клинике; она обращена в госпиталь и все клинические устройства разгромлены; нет даже ванн, без которых мне нельзя существовать. Рекомендуют двигаться дальше на восток, где сохранились лечебные заведения, так как мое положение до сих пор сомнительно и весьма вероятна необходимость серьезной операции.
26-31 Октября.
Медленно двигаюсь на восток; слава Богу, что мне оставили тот вагон в котором я жил в Омске; адъютанты моего преемника пытались его отобрать, но я впервые так окрысился, что они сразу куда-то исчезли; вероятно, мой скелетообразный вид и чернозеленый цвет лица увеличили эффект моего выступления.
Кончился Омский период моей жизни; в вагоне тихо; поезд долго стоить на станциях; лежу и подвожу итоги своему 174 дневному пребыванию в Омске; не прошло и шести полных месяцев, а сколько пережито и перечувствовано!
Пробыл, однако, раза в четыре дольше, чем рассчитывал, когда уезжал из Харбина. Возвращаюсь обратно с разбитыми вдребезги иллюзиями о возможности избавления Руси от навалившейся на нее красной погани и ее белой разновидности - атаманщины всех видов и калибров.
Омск держится, но, по-видимому, приближаются его последние дни; он еще трепыхается, но над ним и в тылу реют и каркают черные вороны; союзники сокращаются, дабы своевременно выйти из неприятного положения.
Продолжение борьбы в том, сумеют ли спасти армию, совершенно вымотанную произведенными над нею экспериментами; все можно поправить и восстановить за исключением армии, если ее израсходуют на нелепой защите Омска.
Пока что, Москва одержала победу над Сибирской Вандеей, и даже не Москва, а наше собственное ротозейство, наша дряблость, наша государственная и военная безграмотность.
Уже во время пребывания в Харбине чувствовалось, что в Омске что-то неладно и что у военного и гражданского рулей стоять какие-то плохенькие кормчие.
Омские гастролеры кричали о могучей армии, о налаженном государственном механизме, но что приходило оттуда в виде приказов и распоряжений, внушало немалые сомнения в правильности гастролерских сведений. Только Иванов-Ринов был способен заверять, что в распоряжении Омска 400 тысячная армия, дисциплинированная, организованная и рвущаяся в бой.
Но то, что я увидел, узнал и пережил за истекшие шесть месяцев, превзошло все мои пессимистические ожидания и выбросило опять на восток физическим инвалидом с разбитыми надеждами на скорое возрождение России и с самыми мрачными взглядами на ближайшее, да и на долгое будущее.
Главная язва, убивающая Омск, Адмирала и Правительство, это отсутствие реальной и сильной власти. Повторяется вечная сказка о голом короле; он голенький и беспомощный, а все притворяются, а кое-кто искренно верит, что король и одет и могущественен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128