- Чепелюк! Ну, конечно, он. Серега, здорово!
Оказалось, что Сергей встретил своего друга еще по довоенным временам. И Чепелюк остался в эскадрилье, а меня ждало разочарование.
- Иди в первую эскадрилью к капитану Малову, - напутствовал меня Шубин, - у него летчиков не хватает.
Пошел дальше по деревне. Нашел. Доложил.
- Кто прислал? - спрашивает Малов.
- Командир третьей эскадрильи.
- Иди во вторую, там летчиков маловато, а у нас полный штат.
Вышел на улицу и едва не заплакал от обиды. Что же это такое? Так рвался на фронт, а оказывается, что никому здесь не нужен. Может быть, пойти к командиру полка? Нет, схожу все-таки во вторую эскадрилью, а уж потом...
С трудом отыскал нужный дом. Обмел веником снег с ботинок и обмоток. Открыл дверь и остановился в нерешительности: к кому обращаться? Сидят в темноте люди вокруг печурки и едят картошку. Ни к кому не обращаясь, доложил.
Поднялся один из летчиков.
- Я командир. Моя фамилия Пошевальников. Прибыл, говоришь? Вот и хорошо. Садись есть картошку. Садись, садись. Да разуйся, ноги погрей.
Уселся к огню, взял картофелину, а очистить не могу - пальцы от холода одеревенели. Пошевальников помог, а тем временем расспросил, кто я и откуда. Все рассказал ему. И о том, как сегодня гоняли, тоже.
- Вот чудаки, - помотал головой командир эскадрильи. - От такого парня отказались! Останешься у нас.
Поели, стали укладываться спать. Заметив свободную кровать, я направился к ней.
- Подожди, - на плечо легла рука Пошевальникова, - сюда нельзя. Сегодня поспишь на печи с ребятами, а завтра устроим как следует.
Потом я узнал, что в тот день хозяин кровати не вернулся с боевого задания на базу, На его месте не полагалось спать сутки. Кто установил такое правило? Неизвестно. Но оно всегда соблюдалось свято.
Утром командир приказал переодеть меня. Я облачился в меховой комбинезон, унты, получил планшет и карту. Пошевальников снабдил литературой.
- Сдашь зачеты и будешь летать, - сказал он.
Все ушли на аэродром, на полеты. Сижу в избе один, читаю, изучаю карту. Так прошел и следующий день. Наконец я заявил, что готов сдать зачет по изучению района боевых действий.
- Штурман, прими!
Я на память быстро начертил район боевых действий, рассказал, что к чему.
- Ого! - изумился штурман эскадрильи. - Молодцом. Завтра выйдешь на полеты.
К вечеру собрались летчики. Я к ним с расспросами о войне, о полетах. Молчат пилоты - опять в полку потеря. Потом Пошевальников усадил меня рядом и подробно рассказал о сегодняшнем дне, о том, как под Торопцом погиб товарищ.
Утром вышел на полеты. Командир полка приказал тренироваться на "ПО-2" и "ЯК-12" несколько дней. Затем инспектор дивизии по технике пилотирования принял зачеты.
- Можно пускать на тренировочные полеты на боевом самолете, - заключил он.
- Полетишь? - спросил Митрофанов.
- Хоть сейчас, товарищ майор.
- Без инструктора?
- Да.
- А самолет не разобьешь?
- Никак нет, не разобью.
- Ну, добро. Видишь, вон там стоит самолет? Иди, прими его у механика и прирули к старту.
Подошел к "ильюшину". Весь-то он изрешеченный, весь в заплатках и латках. На стабилизаторе цифра тринадцать. Между прочим, забегая вперед, я должен отметить интересное совпадение. На тринадцатом я первый раз летал на боевое задание. На самолете с таким же номером я закончил войну, летал на Берлин и в Прагу. Чего после этого стоят разговоры о том, что "чертова дюжина" приносит несчастье?
Итак, подошел к самолету. Из кабины вылезает механик. Передаю ему приказ майора. Механик смеется.
- На нем никто не летает.
- Ничего, я полечу.
- А в бога веришь? Номер видал?
- Не верю ни в бога, ни в черта.
- Смотри, сержант, его зенитки любят. Кто летит - тот новые дыры привозит.
- Ладно. От винта!
Мотор работает чисто. Молодец, механик! Значит, он не только подтрунивать умеет.
Подрулил. Командир полка приказал произвести разбег, но не взлетать. Исполнил.
- Один полет по кругу, - говорит Митрофанов и приказывает выложить "Т".
Взлетел, набрал высоту. Сердце поет. Еще бы, лечу на боевом самолете! Лечу на фронте! Лечу один! Точно рассчитал и сел на три точки у "Т". Даже сам удивился, как это здорово получилось. Смотрю, командир показывает: еще, мол, один полет. Повторил. Потом еще раз.
- Хватит на сегодня, - сказал Митрофанов, когда я в третий раз лихо произвел посадку.
Зарулил машину на место. Механик улыбается. А у меня чувство такое, что хочется кричать от радости. Вылез из кабины. Иду по аэродрому в комбинезоне, шлеме, унтах, планшет сбоку висит. Сам себе кажусь героем. Митрофанов выстроил всех, кто был в это время на аэродроме, и скомандовал:
- Сержант Бегельдинов, два шага вперед!
Я сделал два шага и застыл.
- За отличный полет по кругу объявляю вам благодарность.
- Служу Советскому Союзу! - А у самого в душе все ликует.
Вновь полеты по кругу, потом на фотобомбометание. О нем следует рассказать подробнее. Наш полк стоял в деревне на опушке леса. "Ильюшины" взлетали с замерзшего болота. Бойцы аэродромного обслуживания маскировали их еловыми ветками. Неподалеку на лужайке, окруженной кустарником, был расположен полигон. Танк с белым крестом на развороченной башне и пушка с изуродованным стволом, брошенные здесь немцами еще в прошлогоднем зимнем отступлении, служили мишенями для тренировочных атак молодых летчиков.
Нас с Чепелюком еще не пускали в бой. По утрам мы с завистью провожали в воздух бывалых летчиков. Днем, набрав положенную высоту, вводили свои штурмовики в крутое пике и яростно атаковали полузанесенные снегом танк и пушку. Атаковали, но не стреляли. Роль пушек и пулеметов выполняли фотокамеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36