В небольшой балке, поросшей редким молодым дубняком, вырыли неглубокую кольцевую траншею, диаметром, наверное, метров восемь, со ступенькой в наружной стене, которая образовала таким образом земляной диван. А в середине получился самый настоящий круглый земляной стол, который слегка выровняли лопатой и покрыли простынями. Сверху навесили маскировочную сеть, закрепили на ней дополнительно еще веток.
И вот награжденные собраны. В их строю я увидел немало знакомых еще по стрелковой бригаде красноармейцев и командиров, и раньше отличавшихся в боях. Это были смелые и мужественные бойцы, и мне захотелось сказать им об этом не словами указа, который должен был быть оглашен здесь же, захотелось сказать, что горжусь ими и счастлив от того, что имею таких товарищей по оружию.
У меня мелькнула мысль, что, может быть, и они смотрят на меня с таким же чувством. Мне захотелось поздороваться с каждым в отдельности.
- Здравствуйте, стойкий пулеметчик товарищ Петраков, - сказал я, пожимая ему руку. - Здравствуйте, отважный сержант Демченко. Здравствуйте, грозный истребитель танков товарищ Серб...
- Здравия желаю, товарищ подполковник!..
- Здравия желаю, товарищ подполковник!..
Каждый произносил обычные уставные слова: "Здравия желаю, товарищ подполковник". А я смотрел на их загорелые и обветренные, но чистые и выбритые лица и думал: "Какие же вы разные ребята! И какие же вы все прекрасные! И какое счастье быть вашим командиром!" Но этого я, конечно, вслух не говорил, а просто здоровался со всеми знакомыми мне бойцами и теми, кого мне представляли: с искусным минометчиком Голубевым, блестящим артиллеристом-наводчиком Дмитриевым, бесстрашным связистом Нейлоковым и другими.
И наверное, оттого, что сразу между собравшимися установился внутренний контакт, родилось ощущение общности каждого со всеми, обычная процедура чтения приказа и награждения вызвала глубокое, искреннее волнение. Когда начальник штаба подполковник В. И. Стражевский читал последние строчки приказа: "Вперед, на помощь Сталинграду! Вперед, за нашу славную Родину, которая никогда не была и не будет под ярмом чужеземцев!"- в моей груди поднялась теплая волна и, заполняя всего меня, словно выплеснулась наружу чувством глубокой любви и уважения к каждому из стоящих в строю бойцов и ко всем им вместе. Вероятно, каким-то непонятным образом бойцы ощутили это. У стоящего прямо против меня высокого минометчика дрогнули скулы, и, нарушая команду "Смирно", он хриплым, но отчетливым полушепотом сказал:
- Точно, товарищ подполковник, не будет...
Когда процедура награждения закончилась, мы расселись за круглом "столом". Каждому в кружку или в консервную банку (стаканов, разумеется, не было) налили положенные фронтовые сто граммов водки. Выпили за победу над врагом.
В самом конце обеда я рассказал о стоящих перед дивизией задачах, стараясь как можно больше внимания уделить вопросам наступления. В частности, заговорил о том, что обычно почти каждой атаке, заканчивающейся порой рукопашной схваткой, предшествует артподготовка. Артиллерия обрушивает огонь на вражеское расположение и уничтожает или на какое-то время подавляет его огневые точки, деморализуя живую силу.
Затем обстрел заканчивается и в атаку поднимается пехота. Но обычно противник не находится в непосредственной близости от наступающих. От наших окопов его могут отделять 300, 400, а иногда и больше метров ровной как стол степи. И вот когда после прекращения артиллерийского огня поднявшаяся из окопов пехота с криками "ура!" преодолевает это расстояние, противник имеет время прийти в себя и накрыть наступающих огнем своих пулеметов, автоматов, минометов, орудий, нанося им огромные потери.
Выходом из этого положения были или очень плотная артподготовка, для которой у нас не хватало артиллерии и боеприпасов, или предельное сближение пехоты с противником во время артподготовки.
Значит, применим только второй способ: сразу после того, как противник будет оглушен и ослеплен разрывом наших мин и снарядов, через двадцать, тридцать, сорок секунд, обрушиться на него, не дав оправиться, прийти в себя.
Рассказывая, я внимательно следил за лицами, чтобы уловить реакцию своих лучших бойцов, которые должны были повести за собой остальных. Идея эта в самом принципе преследовала одну цель - победу малой кровью. Но ее необычность и безусловная рискованность, требовавшие мужества, отваги, хладнокровия, точного расчета, без предварительного объяснения могли вызвать непонимание и даже страх.
- Это хорошо, - вздохнул сержант Серб. - Да как же туда добежишь так быстро? Тут ни один чемпион не управится!
- Да и не надо быть чемпионом, - сказал вдруг все понявший младший лейтенант Кондурцев, наш блестящий снайпер. - Надо прямо за артиллерийским огнем идти. Правильно, товарищ подполковник?
- Правильно, товарищ Кондурцев. Подойти шагов на сто - сто двадцать к сплошной линии артиллерийского и минометного огня. Там и накапливаться для атаки. А как только наши орудия и минометы замолкнут или перенесут свой огонь на более дальние цели, пехота бегом, стреляя на ходу, с криком "ура!" должна ворваться в траншею врага.
Стало так тихо, что можно было услышать сухой, металлический шелест листьев дубков, шевелящихся под осенним ветерком. Потом кто-то неуверенно сказал:
- А если свои маленько ошибутся? Или сам вперед забежишь?..
- Осколком тоже может ударить, - так же неуверенно поддержал большеротый синеглазый сержант.
- Может. Все может случиться, товарищи. И под свой снаряд попасть можно, и осколок зацепить может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102