Все торопились закончить свои дела, чтобы вечер провести с гостями.
Вместе с артистами прибыл и командир корпуса со своей юной красавицей дочкой. Естественно, всем хотелось посмотреть на нее, а при случае и потанцевать. Все желали отдохнуть, повеселиться, просто побалагурить с новыми знакомыми.
Солдаты сделали помост, натянули брезентовые кулисы, установили скамейки. Настоящий летний театр.
Встреча с артистами радовала, настраивала на веселый лад. И когда мне приказали быть готовым к вылету, я подумал, что это розыгрыш. Начал отшучиваться. Но лететь пришлось.
Возвращаясь после выполнения задания, я понял, взглянув на часы, что концерт уже идет. И тут во мно проснулось желание показать и "свой номер". Километров за десять до аэродрома перевел самолет на снижение, на бреющем вывел его прямо на наш импровизированный летний театр и совершил над ним крутую горку. Сильной струей воздуха сорвало брезент. Все бросились врассыпную.
Как мне потом рассказывали, никто не успел сообразить, в чем дело. Все решили, что это "фоккер". И если бы я догадался сразу уйти в сторонку, а вернуться и приземлиться только через некоторое время, - никому бы и в голову не пришло, что все это моя работа.
Ну и лютовал же генерал Толстиков! Его, всегда выдержанного, спокойного, как будто подменили. Да и понятно: приехали артисты, на концерте присутствует сам командир корпуса, а тут вдруг такая выходка.
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в дело но вмешались артисты. Кто-то сказал им, что я волжанин, и они, окружив Толстикова, стали просить за меня.
- Нам даже интересно это, - говорили они, - хоть немного почувствовали боевую обстановку, настоящий фронт.
Смягчилось сердце комкора, артисты сразу же подхватили его и меня под руки и повели к "театру". Инцидент исчерпан, концерт продолжается!
...Полевые аэродромы. Сколько их было на нашем боевом пути! Все похожие друг на друга и все такие разные по событиям, которые пришлось пережить. Ныне многие из них перепаханы, превращены в сады. Нам, ветеранам, порой трудно определить их прежнее расположение, и помочь в этом могут только местные старожилы. Но сколько воспоминаний - самых разных - хранится в памяти!
Из Близнецов мы перелетели под Синельниково.
30 ноября 1943 года отсюда в вышестоящий штаб пошло следующее донесение: "Три Ла-5 сопровождали девять Ил-2 в район Кашкаровки. По пути встретили восемнадцать Ме-109 и девять ФВ-190, с которыми вели бой в течение 15 минут. В результате противник в районе цели два Ил-2 сбил и два подбил. Истребители потерь не имели. Лейтенант Скоморохов сбил один Ме-109".
Это был самый тяжкий день в моей фронтовой жизни.
Все происходило так.
Мартынов, Володин, Любимов и я отправились на прикрытие группы Ил-2, которую возглавлял штурман полка А. Заболотнов. Вскоре после взлета на самолете младшего лейтенанта О. Любимова забарахлил мотор. Он вернулся. Мы остались втроем - начало малоутешительное.
Пересекли линию фронта, подошли к цели. И тут как снег на голову - целая свора "мессеров". Со многими из них сразу схватились Мартынов и Володин. Я держусь ближе к штурмовикам, прикрываю их.
Об этой схватке трудно связно рассказать. В ней ничего нельзя было предвидеть, невозможно было вести ее по какому-то плану. Требовалось защитить "горбатых". И мы вошли в какую-то невообразимую карусель.
Первый заход штурмовикам удался - они свое сделали. Собрались было уходить, вдруг слышим голос командира дивизии:
- "Горбатые", повторите заход.
Заболотнов обращается ко мне:
- Скоморох, как ты? Где твои? Обеспечите нам второй заход?
- Ведомых не вижу. Ваш удар пришелся по цели. Может, нет смысла его повторять?
Доложили комдиву. Тот ответил:
- Ребята, нужен еще один заход. Пехота очень просит.
Если нужно - так нужно!
Пошли "илы" на второй заход. "Мессеры" еще больше остервенели, набросились на нас. Появились Мартынов и Володин в окружении стаи "мессеров".
- Уходите в сторону, оттягивайте их, - успел сказать я и увидел, что мне в хвост заходят два "мессера". Ныряю под "горбатых", те открывают огонь, и фашистские летчики уходят в разные стороны.
Начинаю косой петлей выходить к "илам" - и вижу, как к одному из них пристраивается стервятник, вот-вот откроет огонь. Упреждаю его - даю очередь чуть выше "мессера". Фашист отжал ручку. Я снова посылаю такую же очередь - он еще ниже опускает нос. Я стреляю - он отжимает. Чем это кончится? Не даю противнику выйти из пикирования, держу перед его носом пушечную трассу до самой земли. Он врезается в гребень бугра, не решившись прорвать мою огневую завесу.
Но радоваться победе не пришлось - одновременно с "мессером" рухнули на землю и два "ила". Дело в том, что к месту боя подошла девятка "фоккеров". Пользуясь численным превосходством, фашисты сбили двух "горбатых", двух подбили.
Приказ командира дивизии был выполнен, но мы возвращались на аэродром в омраченном настроении. Злость, недовольство собой терзали каждого. Сердца переполняла ненависть к врагу, упорство которого сейчас возрастало обратно пропорционально численному перевесу. Один на один он уже в бой не вступал. Даже в паре фашисты избегали встреч с одним нашим. А вот восемнадцать, двадцать семь против троих - тут они распоясывались. Ну, ничего, скоро и этому придет конец!
Заболотнов переживал то же самое, что и мы. В наушниках вдруг раздался его густой баритон:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война!
Мы все подхватили нашу любимую песню. Ей аккомпанировали моторы пяти штурмовиков и одного истребителя.
"Пусть ярость благородная вскипает, как волна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101