Не успели мы разговориться возвращаются запыхавшиеся мальчишки.
- Дядя летчик, там с вашего самолета что-то снимают...
Гурьбой бежим к самолету. Вижу, в самом деле кто-то в кабине. Выхватываю пистолет, стреляю в воздух. Две тени метнулись к стоявшему рядом мотоциклу и исчезли в вечерней мгле.
Подошли к самолету, заглянули в кабину: сняты бортовые часы.
Нам с председателем было стыдно смотреть друг другу в глаза. Поняв мое душевное состояние, он, видавший виды, весь седой, сказал:
- Эх, парень, мы здесь не с такими еще сталкивались. Нашлись гады среди нас. Да вот сейчас познакомлю тебя с одним.
Мы вернулись в контору колхоза, туда привели со связанными руками мрачного, пугливо озирающегося мужчину.
- Вот поймали гада. Старостой был. Измучил народ.
Награбил добра и с немцами хотел драпать. Не вышло, судить будем.
Бывший староста принял меня, видимо, за одного из тех, кому дано право решать его судьбу, упал на колени, Начал что-то лихорадочно говорить.
Было мерзко на него смотреть. Я попросил, чтобы его увели.
На следующий день прибыл наш По-2 с авиаспециалистами и запасными частями. На нем я и улетел, тепло попрощавшись с колхозниками и ребятишками.
В части меня ждал "сюрприз" - пять суток ареста за утерю бортовых часов. И это по настоянию Ермилова. Необоснованность наказания была очевидна. Ми-китченко бросился к Ермилову и крепко с ним поговорил. Ребята рассказывали, что между ними то же самое произошло после столкновения самолетов, когда на карту была поставлена жизнь двух летчиков, к счастью, оставшихся в живых. За это ведь никто не понес наказания. А тут пустяк - бортовые часы - и пять суток гауптвахты...
Что-то во всем этом было не так, поэтому командир эскадрильи, обычно очень спокойный, рассудительный, не смог сдержаться.
В этой напряженной обстановке мне, конечно, не пришлось отбывать наказание. Не до этого было - напряжение боев нарастало.
Особенно часто летали мы на косу Чушка, в район Керченского пролива-километров за 150-160 в тыл противника. По пути туда и обратно то и дело сталкивались с "мессершмиттами", вели с ними ожесточенные бои. Это был очень тяжелый период для наших летчиков. Мы несли потери - один за другим не вернулись с заданий Кубарев, Филипповский, Петровский.
Ко всему привыкали на войне. Но с гибелью товарищей примириться никак не могли. Каждый павший в бою навсегда оставлял зарубку в наших сердцах.
...В один из дней к нам на самолете прибыл высокий стройный генерал. Оказалось - командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин. Не думали, что его прилет будет иметь прямое отношение к нам. Но вот Шахбазяна, Мартынова, Жирякова и меня вызывают в штаб полка. Мы предстали перед нашим командиром и генералом Вершининым, который тут же поставил нам задачу на осуществление разведки переднего края, переправ противника.
Разведка - значит, добывай данные, в схватки вступать не смей. А это не так легко, когда небо кишит вражескими самолетами. Особенно сложно было обнаружить переправы, которые наводились так, что их скрывал слой воды. Сверху смотришь - ничего не видно. И вдруг совершается библейское чудо: танки, автомобили движутся прямо по воде.
Немцы тщательно охраняли переправы. Пробиться к ним без стычек с "мессерами" почти не удавалось. Однако мы свою задачу успешно выполнили, за что заслужили благодарность генерала К. А. Вершинина.
Несколько дней спустя на нашем аэродроме приземлились "аэрокобры", с которыми мы встречались до этого только в небе.
Среди прибывших летчиков выделялся коренастый, с замкнутым, сосредоточенным выражением лица капитан, грудь которого украшал орден Ленина. Это был командир эскадрильи Александр Покрышкин. О нем тогда еще не ходили легенды, но в газетах мелькало его имя. Мы окружили Покрышкина и прибывших с ним летчиков. Начался профессиональный разговор. Нас интересовали буквально все подробности, все детали боевых действий покрышкинцев.
Александр Покрышкин говорил мало, спокойно. Чувствовалось, что он много думает, размышляет, анализирует. За скупыми жестами угадывалась энергия и сила русского богатыря.
От наших гостей мы узнали новость: управлению пятой воздушной армии приказано передать боевые части четвертой армии и убыть в район Курской дуги на Степной фронт.
- Значит, мы будем воевать вместе?
- Это еще неизвестно,- сдержанно ответил Покрышкин.
Переход в четвертую армию нас не огорчал, даже радовал: ее истребительные части вооружены "аэрокобрами", а это лучше, чем ЛаГГ-3.
Разговор, естественно, перешел на "аэрокобры". Мы подошли к ним, стали осматривать. Удивило устройство кабины: в ней многое было как в легковом автомобиле. Вооружение завидное: 37-миллиметровая пушка, два крупнокалиберных и два малокалиберных пулемета. Гроза!
Покрышкинцы особых восторгов по поводу американских истребителей, поступивших к нам по ленд-лизу, не высказывали, но в целом были довольны ими. От одного из них, встречавшегося с советскими испытателями "аэрокобр", мы узнали довольно интересную историю. Оказывается, первые серии этих машин были неудачными - произошло несколько катастроф из-за "скручивания" хвоста и невозможности вывести "аэрокобры" из плоского штопора. Об этом сообщили американской фирме. Она наспех произвела необходимые доработки и попросила прислать советского летчика и инженера для испытания самолета на месте.
Ответственное задание поручили летчику-испытателю Андрею Кочеткову и инженеру Федору Супруну - брату знаменитого Степана Супруна.
Советские специалисты прибыли в город Буффало, расположенный на берегу Ниагары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101