Еще через неделю марцал Ургон отобрал в свой сводный специальный отряд Ричарда М. Снайпса.
Ричи.
Глава вторая
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 44-й день весны
На карте этой хижины не было, но на карте не было и многого другого, а кое-что, на карте отмеченное, отсутствовало в реальности — например, тропа через болото. Пожалуй, если бы тогда не сунулись на эту, трам-тара-рам, «тропу», то не пришлось бы теперь гоняться за съедобными корешками и облизываться на чужой огород, где, вполне возможно, уже созрели ранние тыковки квари… в бинокль за этим бурьяном не разглядеть… Один тючок с едой сильно подмок в том болоте, а рюкзак и вовсе пришлось бросить, иначе не вылезли бы. Выбор был: спасать прибор, Цхелая или еду. Удалось спасти прибор и солдата. Но…
— Кажется, из дома уже несколько дней никто не выходил, — сказал Цхелай, и Денис кивнул. Ему тоже так казалось. Ветка вон та, нависшая слишком низко над крылечком… Но, может быть, глаз просто видит то, что диктует ему воющий желудок? — Я проверю, а ты меня прикрывай, — продолжал Цхелай.
Денис кивнул, но еще минут десять всматривался в окрестности, пытаясь взглядом протиснуться между переплетенными ветвями кустов-деревьев, широкими листьями лопухов, стеблями колючего чертова щавеля…
— Ладно, давай, — сказал он наконец.
Цхелай налегке, с одним автоматом, скользнул в траву. Денис восхитился: при всей бегемотистости солдата трава над ним не шевелилась. Продолжая наблюдать за местностью, Денис стал вспоминать рецепты приготовления разных блюд. Это было его ноу-хау: помедитировать на еду, и через пару минут желудок скрутит в тугой жгут, подступит тошнота — но зато потом на несколько часов голод исчезнет.
Итак… готовим хаш. Не знаете, что это такое? Ну, тогда вы вообще ничего не знаете. Берем: свиных ножек… ну, штук шесть. Нет, лучше восемь. Да, восемь ножек… Чеснок. Чабрец. Сельдерей. Перец — лучше белый. Вообще, что касается пряностей, то тут простор для воображения. Гранат, хороший, спелый гранат, но можно и гранатовый соус. Итак: ножки опалить, выскоблить, залить холодной водой и поставить на огонь. Кипятить, снимая пену, потом убавить огонь до самого малого и варить часов семь. Слегка остудить, ножки аккуратно вынуть из бульона, разобрать, кости выбросить собакам. Бульон посолить — лучше морской солью или хотя бы крупной каменной, — заправить кореньями, пряностями, вскипятить, коренья выкинуть… положить мясо…
Вон он, Цхелай. Ползет уже через огород.
Да. И оставить под крышкой на всю ночь. Утром же…
Желудок скрутило. Слюна стала вязкой и сладковатой.
Денис зажмурился от отвращения. Было больно, даже пробило слезу.
Он проморгался и снова приник к биноклю. Цхелай лежал на пузе около самого домика и крутил головой — похоже, прислушивался. Потом встал и, толкнув незакрытую дверь, вошел.
И почти сразу же вышел — вылетел — обратно, прижимая к лицу панаму. Сел. Сидел долго. Потом махнул рукой.
Денис, взвалив на плечо прибор, направился к дому — просто пригибаясь, не ползком.
Возле дома он понял: не прислушивался Цхелай, когда лежал, а принюхивался. Пахло трупом. Уже в той стадии, когда положить его в мешок можно только лопатой.
— Кто там? — спросил он.
Цхелай помотал головой.
— Я посмотрю? — Почему-то Денис стал просить разрешения — и наткнулся на отказ. Цхелай замотал головой сильнее и даже руку выдвинул поперек, преграждая начальнику путь.
— Не ходи туда, — проговорил он наконец, заикаясь на каждом слоге. — Не надо. Этого видеть. Нехорошо.
— Как скажешь, — согласился неожиданно для себя Денис и, повернувшись, пошел к огороду.
Тыквочки вызрели. Это хорошо.
За хижиной была маленькая загородка для козы. Загородку кто-то порушил. От козы осталась только скалящаяся голова.
— Начальник, — сказал, подойдя тихо, Цхелай. — Мы можем это сжечь?
— Нет. Нас сразу найдут.
— Ну как-нибудь? Чтобы мы уже далеко ушли?
— Зачем?
— Нельзя так оставлять. Оскорбление миру.
— Не мы же это сделали, — сказал Денис.
— Но мы не помешали.
— Мы не могли.
— Вот именно.
Денис задумался. Спорить с чапами по поводу этики бессмысленно. Она у них своя.
— Ты не видел нигде свечи? — спросил он.
— Видел, — сказал Цхелай, побледнел и вернулся в дом.
Они примостили толстую, похожую на перевернутый стакан сальную свечу поверх охапки сена, обложили со всех сторон поленьями дров и завесили тряпьем, чтобы не задул ветер. Такая свеча должна гореть часа три…
Наверное, она горела дольше. Потому что только вечером, в пасмурных сумерках, перебравшись через заросший колючкой овраг с топким ручьем на дне и отдыхая после этой переправы, они заметили огненные отсветы на тучах в той стороне, откуда пришли.
Получилось, подумал он. Оскорбление, нанесенное кем-то миру, смыто… вернее, стерто огнем… Господи, как я устал. Даже не от этой прогулки по горам, подумаешь, двадцать два дня, ходили и больше, — а от какой-то замотанности самого происходящего. Оно все идет и идет без конца, оно длится и длится, как товарный поезд в тумане, и ты стоишь и не знаешь — ни когда он пройдет, ни каким будет следующий вагон, и ничего от тебя не зависит, и не остановить, и не вскочить, и пошло бы оно куда-нибудь глубоко, но оно не идет, а вернее, идет — как этот самый бесконечный товарный поезд, воняя и погромыхивая на стыках… и ничего от тебя не зависит, можно только сдохнуть, зная, что и этим ты ничего не изменишь, потому что ты просто освободишь от своего присутствия мир, в котором от тебя ничего не зависит… ничего не зависит…
— Так что там все-таки было? — спросил Денис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16