Стоял молочный туман, ми часовые заметили лодки лишь
после того, как на борт полетели абордажные кошки. Минута
ожесточенной перестрелки - и разоруженные офицеры оказались
запертыми в кают-компании, а матросы - в носовом кубрике. Может
быть, сопротивление было бы гораздо более длительным, жестким и
даже успешным, но сбивало с толку то, что нападавшие были не
вполне обычны: на всех - маскарадные маски, на многих - клоунские
балахоны и колпаки, кто-то просто голый, разрисованный с головы
до пят... как драться с такими? Как драться с хохочущими
женщинами в перьях? С лилипутами и горбунами?
Полчаса спустя замок щелкнул, дверь открылась, и в круг
смущенных офицеров вошел Дэрин Фландри - веселый, энергичный,
румяный.
- Господа! - возгласил он по-русски без малейшего акцента.-
Я прошу прощения за этот небольшой инцидент - и прошу вас
передать мои самые искренние и горячие извинения и благодарности
Глебу Борисовичу. Счастливо оставаться. Можете нас не провожать.
- И кто вы есть на самом деле? - мрачно спросил капитан
Стрыйковский.
- Леонид Самсон, к вашим услугам. Леонид Самсон - и даже
можно добавлять "тот самый". А мистер Фландри умер, к
несчастью... как раз сегодня сорок дней бедняжке, он очень
страдал. Я предлагаю помянуть его душу.
- Вы бы не ерничали... - капитан, не сходя с места, как-то
навис над лже-Фландри.
- Помилуй Бог! Я и не думаю ерничать! Дэрин был прекрасным
человеком: честным, порядочным, целеустремленным, Он умирал у
меня на руках и просил: вручить книги господину Марину, вручить
ему книги... С последним вздохом вырвалось у него: "Книги!.." Я
исполнил его волю... другое дело, что теперь мне приходится
забрать собственный подарок, это не слишком порядочно, но я ведь
и не Фландри, а Самсон, так что мне можно. Этот сундук - он ведь
не имеет ценности сам по себе, а лишь помогает владельцу стать
тем, кем он должен стать. Впрочем, мне пора. Еще раз - мои
извинения...
Он выскользнул из кают-компании, а потом проследовал по
коридору в сопровождении жутковатого эскорта: огромного горбуна с
руками до палубы и угольно-черной, блестящей и тонкой, будто
вытянутой из расплавленного стекла, женщины под подволок ростом,
одетой лишь в патронташ и кожаный пояс с десятком узких ножей к
ножнах.
- Во! - гулко изумился боцман Чижик.- Бабу ваксой обмазали.
Ваше благородие, зачем?!
- Водятся такие, - сказал капитан. - В Мерриленде, в горах,
на юге - целые, говорят, деревни таких. Игра природы...
Бойки с орудий скручены, прицелы сбиты. Кабестан заклинен,
шлюпки качаются грустно, как селедки на крючке: половина талей
обрезана. Пахнет угольным дымом: где-то в тумане нападавших
дожидается пароход...
Из каюты Глеба было вынесено все, включая салфетку со стола.
Вместо салфетки лежал конверт с надписью: "Господину Марину
лично. Почих просим не беспокоиться"
И - воткнут длинный узкий нож...
Матрос Иванько, получивший удар абордажной саблей в живот,
умер два часа спустя. Остальные раненые, числом шесть, тихо
лежали в лазарете. Ошеломление не проходило.
Глеб пришел в себя среди ночи. Тупо болела грудь, плечо, в
теле царила слабость, но голова была ясной. Впервые, может быть,
за много месяцев, тут же усмехнулся он. Небо вверху слабо
светилось, как-то особо пах воздух. Пыльный мир... Он попытался
приподняться - боль выстрелила от горла к солнечному сплетению.
Стало дурно, мутно. Глеб осторожно вернул себя в прежнее
положение.
Итак, пыльный мир...
Очень ясно помнилось и понималось все: как она гнал коней.
перепрыгивая из реального мира сюда и назад, зная, что катастрофа
уже произошла, что уже ничего не спасти и никому не помочь... но
необходимо было своими глазами увидеть, как это выглядит. И когда
он увидел вдруг в пыли цепочки следов... О, как он шел по этим
цепочкам, угадывая, что делали эти люди, как друг на друга
смотрели и что говорили. Идти было трудно, потому что
громоздились скалы и зияли пропасти, и еще слишком много сил
уходило, чтобы находить воду и траву коням. На исходе восьмого
дня пути он настиг, наконец, их - черных, измочаленных,
лишившихся рассудка людей. И один из них выстрелил в него и
попал...
Он помни, что узнал тогда этого человека, а вот сейчас не
мог вспомнить, кто же он...
Тогда еще небо нервно мерцало, и он лежал, зажимая рану
рукой - и вдруг полосы и пятна на небе сложились в лицо Олив.
Страдание и порыв были на этом лице.. .потом все ушло в темноту.
Однако те люди, похоже, пришли в себя. Он вез воду, много
воды, и ее хватило. чтобы вернуть их из безумия. По крайней мере,
все до сих пор были живы - а прошел не один день.
В первую очередь, жив был он сам: жив, перевязан, уже в
сознании...
И, услышав, наверное, что он не спит, не в обмороке -
привстал один из носильщиков. Они несли его на руках последние
дни: видимо, лошади погибли от жажды...
- Эй,- тихо позвал он.- Ты меня слышишь?
Это была английская речь со странным акцентом.
- Слышу, так же тихо отозвался Глеб.
- Полковник, проснитесь! - заорал тот. - Он пришел в
сознание!
- Глеб! - раздалось с другой стороны. Глеб медленно повернул
голову.
На него в упор смотрел полковник Вильямс - и, не стесняясь,
плакал.
Остров Тихий - равнинный, зеленый, со множеством укромных
бухточек, к красновато-желтым песком пляжей,- казался воплощением
земного рая. Известно было, что является он частным владением и
весь, с населением и зверьем, принадлежит графу Добротворскому,
крупнейшему землевладельцу Палладии. "Санфлауэр" шел на юг,
держась милях в трех от линии берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82