Пусть попрошайки считают его своим.
А двуногий, размявшись и даже попробовав сплясать вприсядку, вдруг спросил:
– Так что ты хотел узнать у Никиты?
Блинков-младший молчал. Как же, станет он выдавать кому попало тайны расследования!
– Я к тому спрашиваю, что, может, встречу его, передам…
– Вот и передайте, что Блин его ищет. Блин – это я.
– А зачем? – не отставал попрошайка.
За приоткрытой дверью прогрохотал поезд. Блинков-младший как будто со стороны увидел маленький полутемный туалет и себя с глазу на глаз с неслабым жуликом. Каменный мешок, теснота: расхаживая, попрошайка задевал его руками. И рельсы в двух шагах, и поезда грохочут. Кричи – не докричишься.
– Никита влип в одно дело, – сказал Блинков-младший, отходя к двери. – Он знает, в какое. И я знаю.
– И что из этого? – надвинулся попрошайка.
– А то, что я еще знаю, как ему помочь!
Попрошайка долго молчал, глядя в глаза Блинкову-младшему, потом отошел и стал приседать.
– Хорошо тому живется, у кого одна нога! И сапог немного бьется, и порточина одна! – беззаботно продекламировал он. – Вот что, Блин: даю десятую часть выручки за два месяца. Больше мы не можем, и так смотрящему половину отдаем.
Придуманная за минуту история об одноногом «старшем брате» ценилась все дороже и дороже.
– Речевку дарю, – ответил Блинков-младший. – Мне Никита нужен.
– В натуре?! Так ты не из-за речевки его ищешь?! – обрадовался попрошайка. – Черт, не знаю я, где твой Никита! Мы с ним столкнулись разок на этой линии, а потом смотрящий нас развел.
Снова какой-то смотрящий… Блинков-младший не стал о нем расспрашивать, боясь показать, что ничего не смыслит в нищенском бизнесе. Емкое словечко. «Смотрящий», значит, смотрит. И разводит попрошаек, если они сталкиваются, как сегодня «одноногий» с «паралитиками». А за это смотрящему отдают половину выручки. В общем, ясно: главарь нищих.
– Хочешь, езжай с нами до конечной, – предложил попрошайка. – Сдадим выручку, и я спрошу, куда смотрящий твоего Никиту поставил.
Блинков-младший согласился. Еще бы! Натерпеться стыда, налететь на детского инспектора Рыбочкину и отступить, когда розыск Никиты приближается к концу?! Не на того напали!
Минут через десять их разыскал Витька. Он выглядел очень довольным и на расспросы «старшего брата» ответил:
– «Паралитики» – тоже люди. Сказал им, что мы только с одного вагона сливки сняли, дал полсотни отступного, и расстались друзьями… Пойдем скорей, и так уже из расписания выходим!
Кряхтя и жалуясь, старший попрошайка снова начал превращаться в «одноногого». Витька поторапливал: по нищенскому расписанию их уже догоняла другая компания «инвалидов». Плохо, если они столкнутся. Те, кто идут первыми, снимут с поезда всю выручку, а вторым будут подавать меньше, и они нажалуются смотрящему.
Катить кресло Блинкову-младшему больше не пришлось. Теперь попрошайничал Витька, а он только переходил за нищими из вагона в вагон.
У этого Витьки с памятью было плоховато. Он путал слова, а на третьей попытке, когда казалось, что уж теперь-то все пойдет гладко, вдруг снова выдал: «Сами мы не местные!» Если поезд уходил прежде, чем Витька успевал перекатить коляску в другой вагон, «одноногий» подзывал Блинкова-младшего и заставлял повторять речевку.
Особенно ему нравилось, что собирают они не просто на протез, а на шведский. «Одноногий» считал это находкой Блинкова-младшего, новым словом в нищенском бизнесе. Во-первых, шведский – значит, дорогой. На него можно долго собирать, и постоянные пассажиры метро не будут посмеиваться, сталкиваясь с побирушками. Во-вторых, когда человек говорит «на шведский протез», значит, он приценился, он знает, что ему нужно и сколько не хватает денег. То есть скорее всего не врет.
– Сильная речевочка! – восторгался «одноногий». – Услышу, что какой-нибудь гад за мной повторяет, я у него на самом деле ноги поотрываю!
– Все равно придется смотрящему сказать, – остудил его Витька, и одноногий сник:
– Да, теперь пустят по всему метро и за полгода заболтают…
Блинков-младший не стал говорить, что не выдумал шведский протез. Такой был у одного папиного однополчанина. Тот ходил на нем даже без палочки и не думал попрошайничать – ни на протез, ни просто так. Он работал инженером, а когда денег не хватало, подвозил людей на своем старом «Москвиче». Больше всего ему не нравилось, когда его жалеют. А попрошайки били на жалость, и это было подло.
Смотрящий оказался верзилой в глеб-жегловском кожаном пальто на меху. Стриженый затылок, мясистое лицо – словом, «братан».
Велев Блинкову-младшему постоять в сторонке, Витька с «одноногим» подъехали к нему и долго пересчитывали мелочь. Потом у них начался какой-то затяжной и, судя по всему, неприятный разговор. Смотрящий несколько раз кидал в сторону Блинкова-младшего ускользающие взгляды и отводил глаза. Наконец он с безразличным видом отошел от коляски «одноногого» и сел на лавочку, а к Блинкову-младшему торопливо затрусил Витька.
– Зовет, – сказал он. – Главное, не борзей, и все будет в порядке.
– Как его зовут? – спросил Блинков-младший.
– Захочет познакомиться – сам скажет. Побежали, – поторопил Витька. – Он любит, когда бегом.
Бежать по приказу мелкого уголовника?! А вот фиг ему, решил Блинков-младший и пошел чуть быстрее, чем обычно. Все же дразнить смотрящего не хотелось. Витька то и дело обгонял его и оборачивался с несчастным лицом:
– Говорю, не борзей!
Под конец он тянул Блинкова-младшего за руку.
Подошли, а смотрящий отвернулся и, сделав пальцы веером, стал рассматривать золотой перстень на безымянном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47